— Прекратить смех! — крикнул Лай. — Пусть каждый выскажется: как лучше рассчитать свои силы и дать по рукам грабителям. Начнем слева: первый ты, Ли-цю!
Ли-цю спокойно встал:
— Мне не на кого жаловаться, сам попал впросак. Вовремя не сообразил, как помешать отцу. Он позвал сборщиков, и те отобрали у нас все зерно. Сейчас голодаем. Отец заболел, денег на лечение нет. Могу сказать одно: пусть никто не надеется, что можно хозяев не обидеть и для себя поблажки добиться. Возьмем к примеру моего отца. Сколько поклонов ни бил, сколько ни плакал, все равно не уступили ни полшэна. На проценты растут проценты. Все заберут, и то не расплатишься. И не надейтесь вымолить что-нибудь у этих псов! От них и во сне милости не увидишь!
— Все слышали! Ли-цю говорит: «Нет смысла плакаться перед хозяевами, все равно с каждым из нас обойдутся, как с дядюшкой Юнь-пу». Поэтому нечего церемониться с этими бандитами. А ты как думаешь, дядюшка Длинный Нос?
— В этом году собрали чуть больше девятнадцати даней, едва хватит нам со старухой. Да если они придут, я буду драться. Умру, а не отдам! Мне все равно уже недолго жить. Полжизни прожил!
По толпе прокатился одобрительный гул.
— И я скажу то же самое! — закричал Линь Дао-сань. — Вчера помещик велел этому негодяю Ван Ди-синю запугать меня: если, мол, не внесу аренды до праздника, меня посадят. А я ответил: «Для вас у меня нет зерна! Если хотите — силой забирайте!» Стал он меня добром просить. Моя старуха не стерпела — лопатой его до ворот проводила!
— Верно! Ай да умница твоя жена! Этих мерзавцев лучше всего угостить лопатой по заду!
Дошла очередь и до Хань-цзы.
— Брат, только не смейся! Если понадобятся кулаки, можете рассчитывать на меня. Этих трусов и за людей-то считать нельзя, а мне терять нечего!
— Наш Хань-цзы силен! — бросил кто-то из толпы.
Люди выступали один за другим. Единственная мысль владела всеми — отстоять хлеб. Глаза горели нетерпением. Жители Чжанцзяча, Чэньцзымина и Яньпинсы уже подготовились к борьбе и прислали делегатов узнать, поддержат ли их крестьяне Цаоцзялуна. Ночью предстояло выработать общий план действий и связаться с соседями, чтобы в нужный момент иметь союзников.
Решение было единодушным: никто не должен вносить поборы и арендную плату. Пусть подыхает тот, кто пойдет против своих собратьев или по доброй воле станет прихвостнем богачей! Если помещики пришлют слуг за арендой — гнать их в шею. Не трусить перед полицией и не прятаться по домам. Лучше всем, от мала до велика, выйти на улицу, упасть на колени, а потом подползти к солдатам ближе и неожиданно напасть! Оружие отнять, а солдат всех до единого перебить! Люди убеждали друг друга разделить между собой обязанности и не терять времени зря. В первую очередь надо уговорить упрямцев стариков, связаться с жителями Чжан-цзяча, Яньпинсы и Чэньцзымина. Все бедняки — одна семья…
Луна клонилась к западу. Сердца крестьян переполняли гнев и радость. Лодки качнулись, едва слышно ударили весла по воде. Прощаясь у высокого клена, люди группами расходились.
3
Цао Юнь-пу с трудом поднялся с постели. Неверной походкой побрел к выходу, одной рукой опираясь о лавку, другой — держась за стенку. Старик едва держался на ногах. Двадцать с лишним лет болезнь его обходила, а нынче едва не отправила на тот свет. Весь мир, казалось, изменился, и сам он стал совсем другим.
— Эх! День ото дня все хуже, — пробормотал старик, — долго ли еще протяну?
Он тяжело вздохнул, сел на ступеньку и привалился к стене.
Потом привстал и осмотрелся вокруг. Безжизненный взор его остановился на пустом амбаре. Сердце пронзила острая боль: он вспомнил свое золотое зерно. Что поделаешь? Дядюшка Цао крепче стиснул зубы и отвернулся. «В этом же году даже небо недоброе», — думал он, глядя на хмурое небо. Потом перевел взгляд на любимое поле, но в глаза ему бросилась усадьба ненавистного помещика Хэ, и сердце защемило еще сильнее.
Старик едва не упал. Закрыть бы глаза, чтоб не видеть этого мира лжи и насилия! Но обида была слишком горькой, он не мог уйти с ней в могилу. Он должен протянуть еще несколько лет: будет же когда-нибудь конец этим бесчинствам!
Дядюшка Цао уже не сердился на старшего сына, он злился на самого себя: не послушал Ли-цю! Теперь амбар пуст, напрасно пропали труды, а ведь Ли-цю ему родной сын, добра хотел семье. Да и разве найдешь на свете такого дурня, который стал бы губить своих близких?! Ли-цю уже рассказал ему о том, как люди отказываются звать сборщиков налогов и вносить аренду.
«Я сам одурачил себя! Тысячу раз кланялся в ноги, а вот пришлось собственными руками открывать амбар и выгребать все до зернышка!» — упрекал себя старик.
Почти совсем стемнело, а сын все не приходил. Дядюшка Цао с трудом вошел в комнату и сел на постель. Шао-пу стал было накрывать на стол, но отец замахал на него рукой, давая этим понять, что хочет подождать сына и поужинать с ним вместе.
Теперь Ли-цю был самым активным в деревне. За несколько дней привлек на свою сторону немало сельчан. Ему даже некогда было поесть, домой возвращался ночью или на рассвете.
Но в этот день он вернулся раньше обычного. С ним пришло еще несколько человек.
— Как себя чувствуешь, дядюшка? Лучше тебе? — спросил Лай, всегда приветливый и веселый.
Старик кивнул ему и горько усмехнулся. Ему хотелось принять гостей по всем правилам, он попытался встать, но пошатнулся и едва не упал.
Эр Ба-цзы испуганно подбежал к нему и уложил в постель.
— Не
