вам обязательно пришлем одно пригласительное на два лица.
Рязанов. Нет, извините меня, конечно, пожалуйста, но эту программу буду делать я сам.
Кабачков. Матерый вы мой человечище! Зачем вам все это? Вы уже столько сделали для нашей культуры. Буквально все сделали. Можно и отдохнуть.
Рязанов. А я не устал.
Кабачков. Зачем же вам париться во время съемки?
Рязанов. Но это же моя профессия.
Кабачков. Новый год — семейный праздник. Дома, за праздничным столом, рядом аптечка…
Рязанов. Я буду делать эту программу сам.
Кабачков. Ищете дешевой популярности?
Рязанов. Да, дорогая у меня уже есть.
Кабачков. Остро. Восхищен. Давайте рассуждать логически. У вас уже было право первой карнавальной ночи. Так зачем же вам в вашем возрасте еще и вторая ночь?
Рязанов. А при чем возраст?
Кабачков. А вдруг не справитесь. А мы сможем. Мы выхватим из ваших натруженных рук знамя сатиры и юмора. Более того — мы посвятим этот концерт вашей памяти.
Рязанов. Да нет, вы знаете, не торопитесь, я же еще не умер…
Кабачков. И кого вы нам можете предложить? Нафталин типа Жванецкого?
Рязанов. Ну я бы попросил Жванецкого не трогать — это мой друг!
Кабачков. Кстати, мой тоже, я к Жванецкому прекрасно отношусь. А к нафталину — еще лучше. Но, мой дорогой, в современном шоу должен быть драйв, экшен. Если мы хотим обеспечить реальный пост-продакшен, нужен мощный промоушен, чтобы был бренд и не было ребрендинга. Понятно?
Рязанов. Нет.
Кабачков. Вот именно! Приходите, если сможете, спасибо вам за все».
«Далее мы продолжали искать приметы нашего уникального времени, — пишет Рязанов в заключительной главе последнего издания своих мемуаров. — Власть срослась с уголовщиной. Мы ввели в сценарий господина Коляна, „помощника практически всех депутатов Госдумы“, зловещего субъекта, олицетворяющего уголовщину, вооруженного всяческими легальными высокими „корочками“. Он покупает недвижимость и, в частности, купил дворец, где будет проходить новогодний праздник. В новогоднюю ночь он намерен ввести туда ОМОН, который сейчас охотно служит любому толстому кошельку, и захватить здание. За солидную взятку он покупает согласие Кабачкова, который осуществляет организацию новогоднего шоу. Ситуация очень современная в стране, где законы управляются сильными и богатыми так, как им надо, как выгодно, как удобно».
Хеппи-эндом при таком раскладе вроде бы и пахнуть не могло, но ближе к концу фильма командир ОМОНа (Дмитрий Певцов), прошедший Афган и Чечню, объявляет своим бойцам, что они не будут содействовать гнусному Коляну (Роман Мадянов), а вместо этого присоединятся ко всем, кто собрался в ДК встречать Новый год. И бойцы с удовольствием выполняют данный приказ.
Это было наиболее уязвимое место в сценарии (чем не преминули воспользоваться недоброжелатели Рязанова в немногочисленных печатных отзывах на фильм). Но режиссер и сам прекрасно сознавал всю натяжку данного финала: «Конечно, переход ОМОНа на сторону народа был в какой-то степени уступкой жанру, в жизни такое редко встречается, но новогодняя картина не могла закончиться избиением ни в чем не повинных людей». Не поспоришь.
В начале октября приступили к съемкам. Стартовал трехмесячный изнурительный марафон почти круглосуточной работы, который можно назвать последним творческим подвигом в жизни Рязанова. «Я приезжал со съемки домой около 10 часов вечера, ужинал, думал о завтрашнем съемочном дне и соображал, что я понятия не имею, как я буду завтра снимать. Но сил уже не было, я бухался в кровать и тут же засыпал. Примерно в три часа ночи (иногда в полчетвертого) я просыпался и шел к письменному столу, погружаясь в остатки своих умственных возможностей. Я натужно старался придумать решение сегодняшней сцены. За этим процессом я проводил время примерно до 7 часов утра. Потом я принимался истязать себя утренней зарядкой, на которую отводил примерно один час. Потом обливался холодной водой (два раза с головой), завтракал и в 9 часов утра с тупыми мозгами уезжал ваять с помощью четырех телевизионных камер что-то „бессмертное“. Возвращался я домой опустошенный после десяти вечера, ужинал и понимал, что совершенно не готов к завтрашней съемке».
Час на зарядку, завершающуюся обливанием, — это было святое. Рязанов с молодых лет приучил себя начинать каждый день с такой похвальной процедуры. И, вероятно, продолжал ее придерживаться до нескольких последних, уже чересчур отягощенных болезнями, лет жизни.
В «Карнавальной ночи-2» Рязанов еще выглядит молодцом. Режиссер не только исполнил здесь самую продолжительную за всю свою фильмографию роль как актер (пусть даже играть пришлось самого себя), но и впервые позволил себе спеть в собственной картине. Его дуэт с Эммой Абайдуллиной получился всецело душещипательным. Музыка Алексея Гарнизова, слова Эльдара Рязанова, исполняют режиссер и редактор фильма:
Хочется легкого, светлого, нежного,
раннего, хрупкого и пустопорожнего,
и безрассудного, и безмятежного,
напрочь забытого и невозможного.
Хочется рухнуть в траву непомятую,
в небо уставить глаза завидущие,
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать все живущее.
Хочется видеть изгиб и течение
синей реки средь курчавых кустарников,
впитывать кожею солнца свечение,
в воду, как в детстве, сигать без купальников.
Хочется милой наивной мелодии,
воздух глотать, словно ягоды спелые,
чтоб сумасбродно душа колобродила
и чтобы сердце неслось, ошалелое.
Хочется встретиться с тем, что утрачено,
хоть на мгновенье упасть в это дальнее…
Только за все, что промчалось, заплачено,
и остается расплата прощальная.
В целом «Карнавальная ночь-2» была гораздо приятнее и человечнее практически любого другого новогоднего шоу на российском ТВ за все предшествующие ей постсоветские годы. Понятно, что снимать подобные шоу — это в принципе не уровень режиссеров рязановского масштаба; но, с другой стороны, если рассматривать вторую «Ночь» в контексте не художественных фильмов Рязанова, а его телевизионных программ, всякие претензии к ремейку отпадут сами собой. «Андерсен» — достойное завершение кинематографической карьеры; «Карнавальная ночь-2» — столь же достойное завершение карьеры телевизионной. И никакого маразма, как бы ни злословили зоилы, нет ни там, ни там. Есть топорность, есть китч, есть элементы безвкусицы — но гораздо в меньшей степени, чем у абсолютного большинства прочих деятелей отечественной культуры тех лет (о нынешних годах и упоминать не стоит). А XXI век, увы, уже не такое время, в котором художник мог бы вовсе отречься от всяческой пошлости и не допустить ее в свои творения. Искусство все-таки не может не отражать текущую жизнь, пусть даже помимо авторской воли.
Отзывов на рязановский авторемейк, как уж сказано, в СМИ практически не было: рецензировать новогодние телешоу не принято, да в обычных случаях — и нелепо.
