class="p1">Мужчина исчезает. Адиля закрывает глаза, а когда открывает их, перед окошком стоит старик в очках, с палкой в руке.
Старик. Барышня, милая, красавица моя, который раз я уже говорю, что моя фамилия Алигулузаде, к тому же я — профессор, а вы опять что за письмо мне даете? Это письмо Гам-бар-гу-лу-заде! Детка, что мне за дело до Гамбаргулузаде?! Я ведь Алигулузаде, профессор. Сначала дала мне Мартиросяна, а теперь Гамбаргулузаде!..
Адиля. Что вы говорите? Как ваша фамилия?
Старик. Это уже явное издевательство! Да это просто безобразие! Где тут у вас заведующий? Позовите заведующего!
3
Гюльзар и Зулейха с юных лет тянулись к Адиле, негласно признавая ее превосходство. Им необходимо было видеть ее, и на почту они являлись почти каждый день.
Адиля сидела задумавшись. Весна незаметно переливалась в лето, и старуха, отмеряющая время, казалось Адиле, вязала и приговаривала: «Этот носок я вяжу моему второму сыну. Первый мой сын — неверный. А вот второй — самый лучший сын. Я его больше всех люблю. Он — как родник. Как родник чистый, как волна мягкий, как волна ласковый…»
Лето теснило весну, а Адиля еще не приняла решения…
Зулейха. Не знаю, Ада, что с тобой последнее время…
Адиля. А что?
Гюльзар. Ты стала какая-то такая…
Адиля. Какая такая?
Зулейха. Вот мы у тебя и спрашиваем, какая ты сейчас. Ведь прежней Адили нет…
Адиля. Но ведь и ты не прежняя, Зуля… Ты так же шутишь, смеешься, но все больше по инерции, а может быть, ты играешь, кто знает?.. Прежней Зулейхи больше нет. И прежней Адили — тоже. И прежней Гюльзар.
Гюльзар. Все это понятно. Ада, конечно же я — не прежняя. Мне теперь тридцать четыре, как же я могу быть двадцатилетней? Разве я могу теперь смеяться так, как раньше? От всего сердца, весело, бездумно? Вот в том-то и дело, что бездумно. Ни о чем не думала двадцатилетняя Гюльзар, попусту тратила время, влюблялась в Жана Маре, в Рашида Бейбутова, и не только в них, к сожалению. Любила веселые компании, ну, да вы все это знаете не хуже меня… И вот результат! Не знаю, винить мне теперь двадцатилетнюю Гюльзар или хвалить — что в молодости жила не кривя душой, в свое удовольствие. Но где эта молодость? У моих ровесниц уже дочки чуть ли не на выданье, а я? Осталась ни с чем. Кто на мне женится? Никто. Я уже седею… Скоро не помогут ни пудра, ни краска, буду я старая кокетка. Но у тебя ведь по-другому, Ада…
Адиля. А чем это я от тебя отличаюсь?
Зулейха. Я, конечно, понимаю, Ада. Халил — не тот, о котором ты мечтала, совсем не тот… Но все же…
Адиля. Я сказала, не трогай Халила. Не твое это дело!
Зулейха. Ладно, не буду, не сердись…
Гюльзар. А по-моему, любовь — это все пустое. Это для двадцатилетних, потом все проходит… Чего уж тут горевать.
Адиля. Да что вы напали на меня?! Я знаю это не хуже вас. Любовь — как пустая консервная банка! Жизнь — вечные похороны неисполнившихся желаний! Я знаю это получше вас всех. Но почему? Почему это так?
Зулейха. Вот видишь, ты спрашиваешь — почему? Потому что ты не можешь смириться с этим. И напрасно. Ты опять думаешь, как прежняя Адиля, вместо того чтобы смеяться над прежними мечтами, причем смеяться так же беззаботно, как раньше. У тебя есть все, Ада. Завидую тебе. Сейчас только и мечтаю, чтобы у меня появился такой мужчина, как Халил, поженились бы мы и жили себе потихоньку. Это и есть счастье.
Гюльзар. И не говори.
Адиля. Если вы еще раз вспомните про Халила, я вам больше не подруга…
Гюльзар. Ну, хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом. Надо же как-то развеяться…
Зулейха. А о чем другом? Вчера звоню Фире — денег одолжить, туфли на платформе появились. А она мне: клянусь Аликом, нет ни копейки.
Гюльзар. Она только и клянется Аликом, когда врет… Накличет, что этого завмага Алика вытянут из магазина за ушко да на солнышко…
Единственнов, сидевший все время над бумагами, поднял голову, посмотрел на часы и крикнул:
— Ибрагим!
Дремавший с открытыми глазами Ибрагим подпрыгнул, как мячик.
— Да, товарищ Единственнов!
Единственнов. Перерыв окончен!
Ибрагим. Сию минуту, товарищ Единственнов!
Зулейха. Ладно, мы пошли, Ада.
Адиля. Привет.
Гюльзар. Привет. Не растравляй себя. Что наша жизнь — игра…
Зулейха. Прощайте, Ибрагим-муаллим.
Гюльзар. Спокойной ночи, Ибрагим-муаллим.
Польщенный Ибрагим берет Гюльзар за руку.
— Заходите, девушки, заходите.
Гюльзар вспоминает, что он мурдешир, вздрагивает от омерзения, пытается вырвать у него свою руку и громко кричит:
— Ой! Убери свою руку. Ну!
Единственнов. Что случилось, товарищи?
Зулейха. Эй, мурдешир проклятый, чего живых людей хватаешь? Сейчас получишь…
Ибрагим. Ох, была бы моя воля!.. Я бы ей показал… Я бы ее… Я бы их… Стервы, пробы негде ставить!
Единственнов подходит к Ибрагиму и что-то говорит ему тихо. Ибрагим, потирая покрасневшую лысину и подскакивая на месте от возмущения, выкрикивает:
— Девушки! Ха, девушки! Они уже лет двадцать как не девушки. Шайтаны в юбках, да еще в коротких!
Единственнов. Брось, не связывайся. Эта кошка Адиля их в обиду не даст. Ты с ней поосторожнее, у нее любовник новый, товарищ Иванов.
Ибрагим. А кто такой этот Иванов?
Единственнов. Думаю, важная птица… Оттуда…
Единственнов многозначительно воздевает палец к небу. Ибрагим замирает, весь словно худеет и бледнеет на глазах. В тревожном молчании они расходятся по своим местам. Адиля сидит с отсутствующим видом. Появляется скрипач, встает в свою нишу и начинает играть… Вскоре возникает мужчина в черном костюме. Адиля обрадованно вскакивает.
Адиля. Спасибо, что пришли.
Мужчина. Здравствуйте.
Адиля. Я боялась, что вы не придете.
Мужчина. Но я обещал вам. Мне письма нет?
Адиля. Нет, еще не получено… Дайте-ка посмотрю еще раз… Нет…
Мужчина. Не беда. Собственно, я пришел вас пригласить.
Адиля. Пригласить меня? Куда?
Мужчина. Куда хотите.
Адиля. Куда я хочу?.. Идемте… поедем в Кисловодск… Нет, в Джидырскую степь… Пусть ударит нам в нос запах чабреца, ничего, вынесем! В детстве нас всегда на лето возили в Шушу. Тогда отец был еще жив… А я смотрела на горы, мечтала скорее подрасти, хотела обнять эти горы, разделить со всеми свою радость… А теперь… А теперь я хотела бы снова стать ребенком… Но больше не будем об этом… Мы поедем в Джидырскую степь!.. Поехали?
Мужчина. Поехали.
