я тебе скажу: это катастрофа!
— Что значит «катастрофа»? Есть же тенденция в нашу пользу, — возразил Арнольд, — и до закрытия участков еще два часа…
Уоринг прервал разговор. Он не хотел обсуждать этот вопрос. Бесспорным итогом стало то, что менее чем за две недели антимонархический лагерь потерял 40 процентов голосов. О чем тут говорить? Все политтехнологи не смогут убедить его в обратном. Социологи и так головы сломали, пытаясь понять, когда изменилось настроение людей.
Уорингу не нужны были никакие опросы общественного мнения, он и так знал, когда начался этот разрушительный процесс, причем знал точно, с точностью до миллисекунды. Это случилось тогда, когда этот чертов молодой монарх взобрался обратно на ящик в Гайд-парке, весь в крови, но так и не побежденный, встал перед потрясенной толпой Гайд-парка и сказал, что Авалон ждет своего часа.
Такой пример личного мужества и честности сразил всех наповал. Трезвомыслящие сборщики медийного мусора разом превратились в безвольную, рыхлую кучу. Даже самые непримиримые критики новой монархии начали нести какую-то подхалимскую чушь и лить воду на мельницу роялистской пропаганды. Если две недели назад успех последнего референдума можно было считать предрешенным, то выступление короля стало волноломом для общественного мнения, развернув его обратно. Героизм совершил чудо и возродил умирающую монархию. Люди не то что не ждали ничего подобного от королевской семьи, они были поражены и восхищены. Да и кто будет их винить? Уоринг тоже никогда не видел ничего подобного.
Теперь в столице шагу нельзя шагнуть, чтобы не наткнуться на новообращенного монархиста. И как все неофиты, они горели рвением. Лондонские таксисты больше не говорили о погоде, они говорили о короле. Каждый пассажир метро стал экспертом по конституционной монархии. Даже алкаши с Лестер-сквер приосанились и начали защищать репутацию короля перед всеми желающими: «Толкуй о чем хочешь, приятель, а нашего Джимми не трожь!»
В обществе до небес взлетела волна доброй воли. Что тут мог сделать любой политик? Только отойти в сторону, чтобы его не смело потоком. Вот Уоринг и стоял в стороне, наблюдая, как настроения в обществе меняются, как в хорошей драме, а его когда-то непоколебимое лидерство в опросах общественного мнения тает пункт за пунктом. Любая попытка встать на пути этого прилива — все равно что махать на снежную лавину бумажным веером.
Опять зазвонил телефон, но Уоринг сбросил вызов. Он прошел в спальню и растянулся на кровати. Закрыл глаза и попытался уснуть. Через двадцать минут он отказался от этой напрасной попытки и решил спуститься на кухню и заняться ужином. Сегодня он собирался ужинать с Найджелом, Деннисом и Мартином. Предполагалось, что они просидят всю ночь, наблюдая за результатами референдума, но сейчас Уоринг чувствовал, что не испытывает к этому событию ни малейшего интереса. А сидеть и весь вечер изображать заинтересованность — ужасная перспектива! Он уже решил приказать одному из помощников позвонить и отменить прием. Но как раз в этот момент в дверь позвонили. Уоринг открыл без малейшего энтузиазма.
— Извините, господин премьер-министр, я пришел пораньше, — сказал Найджел Сфорца, входя в комнату с пластиковым пакетом в руке. — Я звонил, но у вас телефон, наверное, выключен. — Он поднял сумку. — Я тут пива захватил. — Он залез в пакет и достал две большие банки. — Мартин скоро подойдет. Я пока поставлю в холодильник…
Сфорца уже прошел в маленькую кухню в задней части квартиры, а Уоринг все еще задумчиво смотрел ему вслед. Наконец, он тряхнул головой.
— Конечно, Найджел, входи. Будь как дома.
— Вы чем-то расстроены? — спросили из кухни.
«Идиоты! — безнадежно подумал Уоринг. Вокруг него одни идиоты, болваны и придурки. Хотя плевать на все», — подумал он и добавил себе под нос: — А уж после сегодняшней ночи и подавно.
— Заказать у повара несколько крылышек буйвола, или как они там называются?
— Все, что угодно, лишь бы ты был доволен, Найджел.
Деннис Арнольд и Мартин Хатченс явились около половины седьмого. К девяти часам они выпили пиво, которое принес Сфорца, и отправили на кухню за новым. Под пиво они съели два десятка острых куриных крылышек, большую пиццу и большую порцию фирменного салата «Цезарь» от шеф-повара, так что теперь готовы были к ночному бдению.
Поскольку все считали, что ВВС лучше всех справится с освещением результатов референдума, канал включили как раз в тот момент, когда Джонатан Трент говорил:
— Итак, сегодня побиты все рекорды голосования, это самая большая явка в истории страны. Данные экзитполов пока указывают на победу на референдуме с минимальным перевесом.
Трент сидел под бледно-фиолетовым лозунгом со словами «Королевский референдум» и логотипом в виде короны над вопросительным знаком. Повернувшись налево, он представил собеседника:
— Со мной в студии Питер Бэнкрофт, один из самых опытных аналитиков экзитполов. Попросим его объяснить состояние дел. Питер…
На экране возник мужчина средних лет с волосами, как у испуганного Альберта Эйнштейна. Он стоял возле большого экрана, изображавшего две сформированные компьютером колонки — красную и синюю — примерно одинаковой высоты.
— Спасибо, Джонатан, — сказал эксперт. — Как видно из этого графика, вечер начинается с того, что обе тенденции идут почти вровень. Синий график представляет голосование «за» то есть за отмену монархии, а красный — это голоса «против». Графики отличаются друг от друга на полпроцента — преимущество пока сохраняет график «за». Однако, — быстро заметил он, поигрывая указкой, — следует помнить, что погрешность при оценке составляет около трех процентов, так что небольшое видимое преимущество не имеет значения. Голосование может пойти по любому пути.
— Боже! — простонал Уоринг, падая на стул.
— Да врет он все, — заявил Арнольд. — Наши собственные опросы показывают восьмипроцентный отрыв.
Уоринг скептически посмотрел на председателя Специального комитета.
— Ты же недавно говорил мне про два процента.
— Так я же говорил — это тенденция, помните? Взбодритесь, — весело призвал Арнольд. — Мы выиграем этот референдум!
Следующий час значительно улучшил картину. Избирательные участки начали сообщать цифры. Области, залитые синим цветом на компьютерной карте Британии Питера Бэнкрофта, начали расширяться. К одиннадцати часам стало казаться, что большая часть Лондона так и останется синей, на юго-востоке графство Кент составляло единственную серьезную оппозицию.
К Уорингу потихоньку стала возвращаться надежда. Если Лондон так и останется за ними, можно считать это победой. Пресс-секретарь Мартин Хатченс, весь вечер не отрывавшийся от телефона, вошел в комнату со словами: «Все в
