появлением Вэйла, если всё сложится хорошо, они быстро позабудут о старой жизни.
В глубине души Кэтт верила, что ординарий сможет хоть частично заменить им отца. Единственное, что омрачало предвкушение новой жизни — жалкие гроши, которые платили на швейной фабрике. Аренда квартиры сжирала добрую половину месячного дохода. Придётся брать дополнительные смены или подыскать вторую работу, как знать, если Боги будут милостивы, через пару лет удастся накопить на скромный домик на берегу Рубинового моря, и там они смогут быть по-настоящему счастливы.
Опасения, что сыновья плохо примут Вэйла, оказались напрасными. Едва тот перешагнул порог, как сорванцы обступили его и принялись заваливать вопросами. Ординарий, на удивление, не растерялся. Присев перед ними на корточки, он терпеливо отвечал на каждый вопрос, и Кэтт невольно залюбовалась этой картиной. Давно же она не видела сыновей такими живыми и радостными!
— Он настоящий? — Тед ткнул пухлым пальчиком в номер.
— Самый что ни на есть настоящий.
— Это твоё имя, да? — Крис всё пытался рассмотреть лицо осквернённого. — А ты всегда будешь в маске?
— На улице — да, маленький господин.
— А дома?
— Можешь её снять?
Вэйл вопрошающе взглянул на Кэтт, явно боясь сделать что-то неправильно, но получив утвердительный ответ, стянул маску к подбородку.
— Ух ты! — воскликнул Тед и тут же потянулся пальчиками к одной из полос на щеке. — А что это?
— Для чего они?
— Они не болят?
Вновь посыпались вопросы, и если всё это не прекратить, мальчишки будут донимать ординария до самого рассвета.
— Ну всё, достаточно! — осадила их Кэтт. — Вэйл никуда от вас не денется. Завтра он всё вам расскажет, а сейчас бегом в постель!
Крис обиженно надулся и, взяв младшего брата за руку, побрёл в спальню. Вэйл напряжённо выдохнул. Он казался немного взволнованным, но глаза так и светились счастьем.
— Не позволяй им садиться себе на шею, — Кэтт указала на вторую спальню. — Здесь твоя комната, а я буду с мальчиками. Тесновато, но жить можно. Кстати, ты голоден? Я испекла для тебя мясной пирог.
— Нет, благодарю, — ординарий оглядел своё новое жилище. — Надо же, у меня теперь своя комната, как у свободных!
— Привыкай. Ах, да, воду дают по утрам и за два часа до полуночи. Генератор барахлит, обещают скоро починить.
— Генератор?
— Ну, электрический, для насоса, чтобы воду в трубы качать.
— Качать в трубы? — Вэйл непонимающе нахмурился, затем расплылся в виноватой улыбке. — Похоже, госпожа, вы стали счастливой обладательницей круглого идиота. Придётся вам вдобавок отвечать и на мои глупые вопросы.
Рассмеявшись, Кэтт махнула рукой:
— Признаться, я и сама в этом мало что смыслю. Ну, раз ты не голоден, тогда я, пожалуй, пойду отдыхать. Завтра рано на работу.
Коридор между спальнями был настолько тесным, что ей пришлось вжаться в стену, чтобы пройти мимо осквернённого, но стоило поравняться с ним, как он вдруг подступил к ней, не оставив места для манёвра.
— Прости меня, Кэтт, я был груб с тобой, — Вэйл осторожно убрал с её лба вечно выбивающуюся кудряшку.
— Ерунда. Правда, я думала, что господин Эдмонд предупредил тебя.
— Никто мне не сказал ни слова.
Он был так близко, что Кэтт кожей ощущала его тепло, слышала его дыхание. Жар волной пронёсся по телу, сердце снова громко заколотилось. Ей вдруг так нестерпимо сильно захотелось, чтобы он поцеловал её, чтобы крепко обнял, и Вэйл, словно почувствовав, подтянул её к себе. Его губы соприкоснулись с её губами, руки заскользили по спине вниз, и Кэтт, прежде чем полностью утонуть в его ласках, подумала, что сегодня настоящий день волшебства, исполняющий самые заветные желания. Она вновь превратилась в хрупкую молоденькую девушку, трепещущую в сладостном предвкушении самозабвенной любви; она готова была раскрыться, впустить это чувство, дать себе шанс снова обрести утраченное счастье. И пусть только кто-то попробует осудить её за это!
Кэтт растворялась в поцелуе, растворялась в трепетном желании. Никто не целовал её так: напористо, жадно, но в то же время нежно и чутко. Она никак не могла насытиться своим ординарием, а он — насытиться ей, и если бы не расшумевшиеся за стеной мальчишки, они бы провели так до утра… Хотя в этом Кэтт несколько сомневалась.
— Что за безобразие? — с наигранной строгостью прикрикнула она.
Мальчики тут же притихли; Вэйл усмехнулся, шутливо шлёпнул её по ягодице:
— Какая ты суровая… Моя прекрасная, суровая Кэтт, — и принялся покрывать её шею поцелуями, ласкать её грудь, прижиматься к ней, вынуждая судорожно стонать от возбуждения.
В дверь постучали. Ординарий напряжённо застыл, вопросительно посмотрел на Кэтт, но она лишь озадаченно пожала плечами, даже не представляя, кого могло принести в такой поздний час.
— Наверное, соседи, — не хотелось покидать его объятий, но стук повторился уже настойчивее. Тогда, расправив платье, она пригладила волосы и отворила дверь.
На пороге стоял низкорослый господин в светло-сером костюме и в шляпе. Верхняя часть лица пряталась в тени, сдержанная улыбка застыла на тонких губах.
— Доброй вам ночи, — Кэтт чувствовала, что Вэйл рядом, готовый защитить её в любую секунду, и оттого ей сделалось так тепло и спокойно, что окажись сейчас перед ней ищейка, она бы даже не вздрогнула. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Госпожа Кэттерин? — незнакомец скользнул взглядом ей за спину, явно заинтересовавшись ординарием.
— Да, это я.
Мужчина протянул ей конверт и, коснувшись пальцами самого краешка поля шляпы, скрылся в темноте лестничного пролёта. Не обнаружив подписи, Кэтт вскрыла печать и извлекла сложенный вдвое лист. Из него выскользнул листок поменьше и беззвучно упал под ноги. Вэйл наклонился за ним.
— Что там?
Он молча протянул ей бумажку — сто тысяч одной банкнотой. Кэтт сдавленно вскрикнула и, захлопнув ногой дверь, принялась вглядываться в незнакомый витиеватый почерк.
«Дорогая Кэттерин! С первого дня нашего знакомства я внимательно наблюдал за Вами. Ваша трагедия тронула меня до глубины души, а Ваша жертва чудовищна и несправедлива. Отнюдь, я не виню Вас! Вы поступили правильно, заботясь о своих детях, о тех, кого можно было спасти, но самое невероятное, что после всего Вы нашли в себе силы полюбить. Полюбить искренне, всем сердцем, и снова пожертвовать самым ценным ради спасения, казалось бы, презренной никчёмной жизни — жизни осквернённого. Посему прошу, примите мою скромную благодарность — это меньшее, чего Вы заслуживаете, ведь именно благодаря таким чистым душам, как Ваша, я продолжаю верить, что не всё ещё потеряно. С наилучшими пожеланиями, Эдмонд Бенунсио».
* * *
Её вели словно на казнь, точнее, конвоир был всего один, однако Ровена предпочла бы видеть рядом с собой палача с окровавленным
