В это самое время корабли «Непобедимой армады» трепал страшный ураган в районе мыса Финистьер. С момента отплытия из Лисабона в начале мая беды обрушивались на нее одна за другой. Сначала сильный встречный ветер никак не позволял отдалиться от берега, затем суда начало сносить к югу. Когда наконец удалось взять курс на север — при этом двигалась «Армада» еле-еле, задерживали суда с провиантом и ветры, постоянно дувшие в разных направлениях, — у людей началось массовое расстройство желудка из-за грязной воды и дурной пищи. Бочонки из сырой древесины начали-таки собирать свою дань. В них завелись черви, только рис оставался нетронутым. Адмирал уже собирался было остановить дальнейшее продвижение, но тут налетела сильнейшая буря, суда разбросало, многие оказались поврежденными, и пришлось заходить в ближайший порт.
В этой обстановке трудно было поверить, что «Армаду» ведет рука Божья. Июнь, как убедили герцога Медину, — лучший месяц в году для мореплавания: море спокойно, даже в самых опасных местах дует попутный ветер. Однако в июне штормило еще сильнее, чем в мае. Если Богу даже в самое благоприятное время не угодно было протянуть свою благословляющую длань, то не знак ли это того, что экспедиция обречена на провал?
Верить в это не хотелось. Как Богу может быть не угодно предприятие, обладающее всеми знаками святого дела? Судам дали названия по именам святых: «Святой Франциск», «Святой Лоренцо», «Святой Людовик», «Святой Мартин». На развевающихся флагах и вымпелах красовались изображения святого креста и героев небесного воинства. На знамени флагманского судна, пышно освященном в лисабонском соборе накануне отплытия, — лик распятого Иисуса Христа, а на корме — изображение Святой Девы, молитвенно возведшей очи горе. Под ним надпись: «Exsurge, Domine, et judica causam tuam» — «Восстань, о Боже Святой, и яви справедливость дела Твоего».
Ничто не должно было осквернить этот новый крестовый поход! Перед выходом из гавани судна очистили от непотребных девиц, матросы и офицеры отправились в собор помолиться и смыть грехи. В плавании их сопровождали почти двести монахов, исправно служивших мессу и принимавших исповедь. На рассвете и закате у мачт собирались и пели религиозные гимны мальчики из церковного хора, матросам же было строго-настрого запрещено богохульствовать. Слова-пароли на каждый день: на понедельник — «Дух Святой», на вторник — «Святая Троица», на среду — «Святой Яков», на четверг — «Ангелы» и так далее — служили напоминанием о высшем смысле начавшегося похода. «Все вы, от самых малых до самых больших, — напутствовал моряков король Филипп, — должны понимать, что цель нашей экспедиции — вернуть в лоно церкви страны, находящиеся ныне в руках врагов веры. Не забывайте же о своей миссии, и Бог да пребудет с вами».
«Бог пребудет с нами» — в это верил и герцог Медина, а особенно укрепился в этой вере после того, как один монах, этот святой человек, высказал в разговоре с ним убежденность, что победа в грядущей войне окажется на стороне испанцев. Да и ближайшие помощники герцога, люди с изрядным боевым опытом, не сомневались в победном исходе, хотя откровенно признавали, что англичане имеют преимущество в артиллерии и маневренности. «Мы бьемся за святое дело, — говорил один из них. — Мы выступаем против англичан, веруя в чудо».
И тем не менее, окидывая взглядом из своей каюты на флагманском корабле потрепанные суда, зашедшие на ремонт в гавань Кору- ньи, адмирал пребывал в угрюмых раздумьях. Пусть так, их поход в руках Всевышнего, но отвечает-то за него он, и эта ответственность тяжким бременем придавливала его к земле. Даже неопытному моряку вроде него было видно, что легкие галеры, быть может, представляющие собою грозную силу в водах Средиземноморья, в качестве океанских судов не годятся. Громоздкие, неповоротливые торговые суда постоянно отставали от быстроходных галеонов. Шторм, в который попала «Армада», лишь подчеркнул ее уязвимость, однако же и при благоприятных условиях стоило еще и еще раз взвесить перспективы всего предприятия.
«Идти в наступление, даже и имея в своем распоряжении силы, отнюдь не превосходящие силы неприятеля, дело рискованное, — писал королю Медина, — а когда этих сил меньше, тем более что людям не хватает опыта, этот риск увеличивается многократно». «Вынужден признать, — продолжал адмирал, — что мало кто среди моих людей (если таковые имеются вообще) способен оказаться на высоте стоящей перед ними задачи». И он с педантичностью принялся перечислять конкретные трудности в надежде на то, что король, известный своим трезвомыслием и вниманием к деталям, в полной мере оценит невыгоды положения «Армады». «Я со всем тщанием изучил ситуацию, и Ваше Величество можете быть уверены в серьезности моих слов, когда я утверждаю, что мы чрезвычайно слабы. На мой взгляд, риска можно было бы избежать, заключив с противником почетный мир», — предлагал Медина.
Письмо герцога обескуражило Филиппа, к тому же и Парма из своего голландского далека оценивал положение примерно таким же образом (число его солдат уменьшилось с тридцати тысяч до семнадцати, а ведь надо еще позаботиться о тыле; при таких обстоятельствах перспективы наступательной операции выглядели, с его точки зрения, весьма зыбкими). Но сомнения короля длились недолго. Всякого рода трудности, пусть даже весьма значительные, не должны препятствовать осуществлению божественной миссии. В королевской часовне Эскориала каждый день служили мессы и молебны; по улицам испанских городов и деревень толпы людей проносили изображение Святой Девы, взывая к Божьему благословению «Непобедимой армады». Адмиралу следует уверовать в благополучный исход, в то, что он и его люди справятся с любыми препятствиями. Король Филипп распорядился продолжить поход.
Герцогу Медине оставалось только повиноваться, и 12 июля, дождавшись конца ремонтных работ, он отдал приказ поднять якоря.
Ровно через неделю капитан английского барка, патрулировавшего выход в Ла-Манш, заметил вдалеке испанскую флотилию и немедленно передал сообщение в Плимут. К вечеру все побережье осветилось сигнальными огнями, отблеск которых (как и густые клубы дыма) был виден и в местности, достаточно отдаленной от пролива, и даже на противоположной стороне, в Дюнкерке. В течение считанных часов огненная цепочка протянулась на северо-запад, достигнув к утру Шотландии. Испанцы пошли войной на Англию. Впереди — решающее сражение.
Через три дня в столице стало известно, что «Армада» находится на расстоянии выстрела от английских берегов. Елизавета назначила Лестера командующим королевскими силами, сосредоточенными в Тилбери. Это назначение придало новые силы старому графу, который после неудачной голландской кампании равным образом страдал от холодности королевы и медленно сводящей его в могилу болезни. Он даже не представлял себе, что годы окажут на него столь угнетающее воздействие. Брак его стал чистой формальностью, чему в немалой степени способствовали утраты (его сын от Летиции умер в младенчестве от эпилепсии — враги Лестера утверждали, что это Божья кара отцу-нечестивцу). Появившаяся незадолго до того книга «Лестерия» воспроизводила в самых выразительных подробностях все связанные с его именем скандалы. В чем только Лестера не обвиняли: в том, что он соблазнил чуть ли не всех фрейлин королевы (при этом он якобы одновременно жил и с солидными матронами, и с их дочерьми); в том, что он убивал всех, кто стоял на его пути к власти и богатству; и вообще Лестер — это исчадие ада, носитель всех пороков, что и сделало его самым ненавидимым в Англии человеком. Годы, отмеченные развратом и преступлениями, писал анонимный автор этой книги, превратили его в моральную и физическую развалину, и, возможно, это утверждение было не так уж далеко от действительности.
