— Привет! Ищем кого-то?
— Я жду своего папу.
Волосы девочки были прихвачены несколькими разнородными заколками, не подходящими друг к другу. Кроме джинсов, на ней были спортивная майка с атласной аппликацией, изображавшей красно-желтый буксирный катер, пара поношенных тапочек фирмы «Найк» и ядовито-розовый браслет, весь в серебристых блестках.
— Эти американские горки, оказывается, и правда такие громадные, — сказала она.
— Да, это так.
Девочка повернулась и изучающе оглядела Хани:
— На них очень страшно?
— Они очень крутые.
— А я бы не испугалась, — похвастала малышка. — Я вообще ничего не боюсь. — Тут на ее личике появилась растерянность. — Вот только у меня ночные кошмары бывают.
— А ты каталась когда-нибудь на американских горках? — поинтересовалась Хани.
— Только один раз, когда была совсем маленькой.
— Жаль, не повезло.
Девочка возмущенно засопела:
— Я собиралась прокатиться на «Космической горе», когда мы ездили в Диснейленд, но папа не разрешил мне из-за этих страшных снов. Он был такой нехороший! И потом заставил нас рано уехать, потому что я слишком рассердилась.
Хани постаралась скрыть веселость:
— А как все было?
— Я нечаянно опрокинула свой стаканчик с мороженым, но я же не нарочно попала в его рубашку, а он не должен был заставлять нас уезжать.
Хани не могла удержаться от смеха, беззаботного, потому что не ей приходилось отвечать за воспитание этой сообразительной маленькой шалуньи. Что-то в ней напомнило Хани другую маленькую девочку, так же бесстрашно окунувшуюся в жизнь. Девочка негодующе посмотрела на Хани:
— И ни капельки не смешно!
Хани моментально опомнилась:
— Извини, пожалуйста! Ты права. И правда, что смешного в том, что вам пришлось рано уехать из Диснейленда!
— Папа уже сказал, что я не смогу прокатиться на «Черном громе». Я даже заплакала, а он все равно не разрешил. Он в самом деле такой нехороший!
Едва эти слова сорвались с губ, как лицо девочки расплылось в широкой улыбке при виде кого-то за спиной Хани.
— Папа! — взвизгнула она. Девчушка тут же сорвалась с места.
Хани улыбнулась, услышав позади пыхтение. Интересно, кто из рабочих приходится отцом этой маленькой злодейке? Она уже собралась было повернуться и посмотреть, как услышала этот незабываемый голос:
— Господи Иисусе, прошло всего пять минут, Рейчи! Посмотри-ка на этот локоть! И я ведь просил тебя подождать, пока свожу Бекки в ванную.
Весь мир Хани накренился. Ее накрыло волной чувств, от пронзительной радости до удушливого страха. Она внезапно вспомнила, что стоит тут в грязных джинсах, с немытыми волосами Что он здесь делает? Почему не держится в стороне, подвергая ее опасности новой встречи? Медленно повернувшись, она оказалась с ним лицом к лицу.
— Привет, Хани!
Перед нею стоял человек, которого она никогда не знала. Шикарный незнакомец, не человек даже, а бог с позолоченным Оскаром на каминной доске и брокерами мирового масштаба у ног. Наглазник исчез. Вместо длинных волос, так врезавшихся ей в память, у него была цивилизованная двухсотдолларовая прическа — мастерски подстриженные, ухоженные волосы едва доставали до воротника. Одежда прямо вопила о богатстве и европейском стиле: рубашка не из мягкой фланели, а от «дизайнера, свободно подогнанные слаксы в мелкий переплет цвета „серое-на-сером“ взамен линялых джинсов. Сняв дорогие солнцезащитные очки, он сунул их в карман рубашки. В бирюзовых глазах знаменитой кинозвезды застыла спокойная невозмутимость.
Она попыталась составить воедино отдельные куски, соединить эту кинозвезду с тем клоуном, тем рабочим и прежде всего тем человеком, который позволил ей увидеть своих внутренних демонов, и не смогла.
И ей не удалось это до тех пор, пока он не опустил взгляд на своих дочерей. В тот же момент все напускное растворилось, и она сразу поняла, что стоявший перед ней человек был именно тем, кто обнажил свою душу в ту «ночь четыре месяца назад, когда они сидели на вершине „Черного грома“.
— Я вижу, ты уже познакомилась с Рейчел, — заметил Эрик. — А это ее сестра, Бекки.
Она опустила глаза на другого ребенка, чья ручка полностью исчезла в его ладони, но сказать ничего не успела: Рейчел вырвалась от отца и подбежала к ней.
— У Бекки болезнь Дауна, — произнесла она яростным шепотом, достаточно громким, чтобы услышал весь свет. — Не говорите ей ничего плохого. То, что она не похожа на других, еще не значит, что она ничего не соображает.
Хани с трудом обрела дар речи. Не могла же она объяснить Рейчел, что ее молчание вызвано отнюдь не болезнью сестры, а присутствием ее отца.
— Привет, Бекки, — выдавила наконец Хани дрогнувшим голосом. — Рада с тобой познакомиться.
— Пливет, — робко сказала Бекки.
Очевидно, поведение Хани соответствовало ожиданиям Рейчел, потому что та одобрительно закивала головой и вернулась к отцу.
Сунув руки в карманы джинсов, Хани впервые обратилась к Эрику.
— Я… мне казалось, ты работаешь над ролью.
— Только что закончил. И решил, что не могу пропустить столь грандиозного события. — Он посмотрел на «Черный гром» ничего не выражающими глазами.
— А я тебя не ждала, — неожиданно для себя сказала она.
— Конечно, не могу представить, чтобы ты ждала. — Его рот скверного мальчишки скривился в той циничной гримасе, за которой он обычно прятал свои обиды. — Как прошла твоя волшебная таинственная поездка?
— Я… я еще не каталась.
Он поднял бровь:
— Ожидаешь полнолуния?
— Не надо так, Эрик.
Ее прервал голос Рейчел, и тон его был явно осуждающим:
— Я помню, ты говорил, что Хани — взрослая. А она такая маленькая!
— Довольно, Рейчи.
— Могу поспорить, что перерасту ее уже в третьем классе. Для взрослой она слишком уж маловата.
— Рейчел… — В голосе Эрика появились предостерегающие нотки.
— Все в порядке, Эрик. — В замечаниях Рейчел явно сквозил некий вызов, и Хани почувствовала что-то вроде восхищения, не говоря уж о странном ощущении родства. Она знала все о такого рода вызывающих поступках.
— Дорогая, возможно, я и мелковата. Но зато крута.
— Я тоже упряма, — не задумываясь выпалила Рейчел.
— Вижу, но тебе еще предстоит пройти немалый путь, прежде чем ты станешь такой же, как я. — Хани подбоченилась. — Я управляла этим заведением, когда была чуть постарше тебя. Здесь главное не то, что на человеке, а то, что внутри него. Никто, имеющий хоть каплю разума, никогда не станет со мной связываться!
