Со всех сторон клевали банды «зеленых», грабивших безропотных беженцев и не стеснявшихся нападать на мелкие воинские части. Кубанцы разбрелись по домам или полками уходили к «зеленым», красная конница чувствовала свою полную безнаказанность. Им уже не было смысла разбивать белых, они их ДОБИВАЛИ.
Сам никогда не отчаивавшийся Туркул, «неоднократно сворачивая полк в каре, с музыкой переходя в контратаки, отбивал противника, нанося ему большие потери».
Показательными в этой связи являются строки Деникина: «7 марта я отдал последнюю свою директиву на Кавказском театре: Кубанской армии, бросившей уже рубеж реки Белой, удерживаться на реке Курге; Донской армии и Добровольческому корпусу оборонять линию реки Кубани от устья Курги до Ахтанизовского лимана; Добровольческому корпусу теперь же частью сил, обойдя кружным путем, занять Таманский полуостров и прикрыть от красных северную дорогу от Темрюка.
Ни одна из армий директивы не выполнила».
То есть ни одна из армий не сделало того, что диктовала нормальная стратегическая необходимость — занять и удерживать хотя бы некоторое время полуостров, который удобен для обороны, а тем временем спокойно переправлять в Крым всех беженцев и солдат. Это несложно было сделать даже с минимальными силами, ибо сильно пересеченная местность, изобилующая озерами и лиманами, делала невозможной деятельность вражеской кавалерии, а отсутствие железных дорог лишало красных участия в боях бронепоездов. Зато армия сама тогда оставалась бы под защитой орудий флота. Однако и это последнее не было выполнено, потому что в армии уже не было порядка, царили анархия, тотальное озлобление и опустошение.
Фронта уже не было. Был хаос, хуже того — паника. Куда-то стреляли орудия, куда-то скакали обезумевшие от пальбы брошенные лошади донцов и кубанцев, где-то пыхтели бронепоезда, не в состоянии преодолеть заторы из тысяч вагонов развалившейся армии, превратившейся за короткий срок из относительно организованной и вооруженной идейной силы в бессильную толпу отчаявшихся, деморализованных, потерявших все отщепенцев. У всех на устах было только одно слово — «Новороссийск».
Деникин писал: «Новороссийск тех дней, в значительной мере уже разгруженный от беженского элемента, представлял из себя военный лагерь и тыловой вертеп. Улицы его буквально запружены были молодыми и здоровыми воинами-дезертирами. Они бесчинствовали, устраивали митинги, напоминавшие первые месяцы революции, с таким же элементарным пониманием событий, с такой же демагогией и истерией. Только состав митингующих был иной: вместо «товарищей солдат» были офицеры. Прикрываясь высокими побуждениями, они приступили к организации «военных обществ», скрытой целью которых был захват в случае надобности судов… И в то же время официальный «эвакуационный бюллетень» с удовлетворением констатировал: «Привлеченные к погрузке артиллерийских грузов офицеры с правом потом по погрузке самим ехать на пароходах проявляют полное напряжение и вместо установленной погрузочной нормы 100 пудов грузят в двойном и более размерах, сознавая важность своей работы…»
Положение осложнялось тем, что хоть эвакуация началась еще в феврале, подавляющее большинство беженцев надеялось на лучшее и ждало чуда на кубанском берегу. Судов не хватало, заявленные объемы тоннажа оказались намного меньше того, на что рассчитывал Деникин, размышляя об эвакуации и договариваясь о помощи с генералом Хольманом.
Английские военные моряки адмирала Сеймура делали что могли, хоть и брезгливо отводили от себя руки беженцев, подозревая в каждом сыпнотифозного. Интересно, что в Новороссийске к Деникину прибыл один из членов британской военной миссии генерал Бридж, предлагая посредничество Англии для заключения перемирия с большевиками. На это главком ВСЮР ответил по-военному кратко: никогда!
Часть беженцев уже уходила на Геленджик и Туапсе, попадая прямо в руки «зеленых», контролировавших перевалы. Некогда стройные воинские части сдавались после первого же выстрела.
Деникин: «Между тем Новороссийск, переполненный свыше всякой меры, ставший буквально непроезжим, залитый человеческими волнами, гудел, как разоренный улей. Шла борьба за «место на пароходе» — борьба за спасение… Много человеческих драм разыгралось на стогнах города в эти страшные дни. Много звериного чувства вылилось наружу перед лицом нависшей опасности, когда обнаженные страсти заглушали совесть и человек человеку становился лютым ворогом».
Из 150 тысяч военных и гражданских в Крым сумели эвакуироваться 35–40 тысяч бойцов со 100 орудиями и до 500 пулеметами. Кубанская армия почти полностью капитулировала перед большевиками — атаман Букретов постарался договориться, после чего бежал в Грузию.
Новороссийская катастрофа — безусловно, самая черная страница биографии генерала Деникина… Рухнуло все, чем он жил, на что надеялся и о чем мечтал. Миноносец «Капитан Сакен» уносил его в Крым. Его единая и неделимая Россия оставалась на новороссийском берегу.
«…Сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав. Армия обескровлена…»
Да и могло ли быть иначе? Удивительная стратегическая близорукость генералов-стратегов и их непоколебимая вера в «московский фактор» сыграла злую шутку с Деникиным и Романовским. Никто из них даже не смог ответить на вопрос: а удержит ли армия Белокаменную, доберись она до нее «хотя бы цепочкою»? Огромный мегаполис с его десятками тысяч вооруженных пролетариев был способен просто «проглотить» белых и растворить их в своем бездонном чреве. Плюс красные отряды с Поволжья, Урала, Украины.
Да и регулярная Красная Армия Троцкого образца 1919 года была уже не чета партизанской Красной гвардии Ленина образца 1918 года. Ставка на то, что красные развалятся под ударами наступающих, а население поголовно будет записываться в ряды Деникина, не сработала — крестьянская страна так и не поняла, что несет ей Доброволия, кнут или пряник. Тем более, что из-за отсутствия четко выраженной идеологии кнута оказалось гораздо больше.
Весьма вероятно, что «Москва» для генерала Деникина стала бы тем же, чем и «Екатеринодар» для генерала Корнилова — огромным братским кладбищем Белой Армии.
По той же причине не смогла бы и сработать стратегия Врангеля — концентрированный удар на Москву одним конным кулаком без поддержки пехоты, техники и тылового обеспечения. Этот план мог бы провалиться еще раньше. Огромные расстояния растворили бы в себе конницу, да и как сама кавалерия может упереться в даже не особо серьезные инженерные сооружения, показал всем Врангель под Царицыном.
Деникину ставят в виду отсутствие четкой политической программы, но был ли иной выход, как не пытаться использовать любые здоровые силы общества для достижения главной цели?
Деникин вспоминал: «Мы не предрешали будущих форм государственного устройства России (монархия или республика), и это обстоятельство вызывало у многих обвинение в лукавстве и скрытом монархизме. Мы противились своекорыстным посягательствам иностранных держав на русское достояние и вмешательству их во внутренние наши дела, и это считалось русскими интернационалистами справа ошибочной политикой, ослабляющей приток иностранной помощи. Мы не могли санкционировать отторжение от России ее окраин, и это обстоятельство вызывало со стороны русских интернационалистов слева обвинение в шовинизме и империализме и лишало нас активной помощи новообразований».
