Фельдмаршал более всего удивлялся тому, с какою легкостью удались ему те хитрости, которыми он старался задержать Наполеона в Москве. «А с тем вместе, — присовокупил он, Мне смешны были все его требования на мир тогда, как он очевидно не имел уже достаточно сил к продолжению войны!» […] «Пюибюск, ты мог видеть, — сказал он мне, — как скоро армия ваша оставила Москву, я запер вам все те новые выходы, которыми вы хотели пробраться и даже отступил от принятого мною плана: избегать, как можно, сражений.
При Малоярославце я с вами сразился для того, что мне нужно было заставить вас идти тою дорогою, которая была опустошена вами же; я был уверен, что, кроме нескольких деревянных изб, вам разрушать уже более нечего.
Я приказал также графу Платову идти с боку подле вашего правого фланга; наша армия шла за вами, и одна ее часть, с левого вашего фланга, не допускала ваших фуражиров удаляться от дороги. Как пленных, так точно я и вас вел от Вязьмы до Смоленска; от меня зависело истребить вас еще до прибытия в сей город, но я, уверенный в вашей гибели, не хотел жертвовать для сего ни одним из своих солдат.
Ты видишь, что, с тех пор как ты со мною, через каждые три дня я даю им роздых и ежели бы провианта или вина у меня недостало, я бы тотчас остановился, заперся бы, и никто не посмел бы явиться перед моею армиею. Вот как мы, северные варвары, сохраняем людей!
Ваших лошадей я поморил с голоду, но я знал, что чрез сие вынужу вас бросить всю вашу артиллерию в Смоленске, так и случилось: вышедши из него, у вас не было более ни пушек, ни конницы; мой авангард с 50 пушками ожидал вас под Красным. Я желал истребить вас без сопротивлений, и потому приказал стрелять только по хвостам ваших колонн, конницу же пускать только на расстроенные ваши отряды.
Сам Наполеон помогал мне, он сверх моих ожиданий растянул свои корпусы так, что между ими было расстояние на целый день пути. Я не ходил с места четыре дня, и вот ваша гвардия и все корпуса, следовавшие за Наполеоном, постепенно мимо нас проходили, каждый для того, чтобы оставить половину своих солдат с нами. Поверь, что спаслось под Красным, то с великим трудом пройдет Оршу! Распоряжения мои сделаны до Березины, таким образом, что там должен быть конец путешествий вашей армии и ее полководца, разумею, если приказания мои исполнятся в точности.
Бесспорно, у вас были прекрасные солдаты, но многие остатки их приходили умирать при Красном, под нашими пушками: их мужество достойно было лучшей участи и лучшего начальника!» […] «Ну, — сказал фельдмаршал, — еще много может быть бедствий и кровопролитий, если Наполеон вырвется за Березину! […]
Вашим сенаторам для народного блага следует явно противиться Наполеону. Он явный враг его, он сумасшедший: доказательство тому — вся эта кампания! Если бы он захотел продолжать свои завоевания далее за Москву, то мы могли бы еще миль пятьсот уступить ему, но его силы уже истощились до Москвы.
Война, предпринятая им против государства, столь обширного, как Россия, есть такая глупость, на которую ни ваши старые генералы, ни Сенат, ни советники не должны были соглашаться».
Я отвечал фельдмаршалу, что мне неизвестно, сообщено ли было Наполеону сие намерение к первым государственным чинам, но что я знаю, как во Франции не переставали осуждать даже его нападение, сделанное им на Испанию, и за его упорство к продолжению сей войны, которая истощила нашу казну и погубила наших старых и самых опытных воинов. […] Известно также, присовокупил я, что Наполеон никому не дозволял противоречить своим военным предприятиям и что он не много согласовался со мнениями дел гражданских. […] «И так ваши образованные французы выбрали себе сокола из басни!» — это колкое замечание довершило наш разговор. Я сказал князю, что по занятии Смоленска мы хотели остановить тут армию для прикрытий Польши, и притом рассказал ему подробно весь план, который намерены были в главной квартире привесть в исполнение 25 августа, то есть тот самый, про который я писал тебе в письме от 19 августа. Фельдмаршал согласился, что в то время ничего опаснее нельзя было придумать для России, но он еще присовокупил к сему:
«Я не думаю, чтобы сей план был изобретением Наполеона, слишком привыкшего к коротким кампаниям, да и нельзя думать, чтобы он решился употребить два года на побеждение одного государства. Кто его знает хорошо, тот может быть в том уверен, что в его предприятиях не имеет места то, чего требуют время, терпение и рассудительная медлительность». […]
МЛ. де Пюибюск — в 1812 году интендантский чиновник Великой армии, взят в плен под Красным. 1-го декабря явился я к светлейшему. Как главная квартира видимо изменилась! Вместо разоренной деревушки и курной избы, окруженной караульными, выходившими и входившими в нее должностными людьми и проходившими мимо войсками, вместо тесной горницы, куда прямо входили из сеней и где видали мы светлейшего на складных креслах, рассматривавшего планы во время борьбы своей с гением величайшего завоевателя всех веков, я увидал улицу и двор, уставленные великолепными каретами, колясками и санями.
Толпы подобострастных польских вельмож в русских мундирах, множество наших и неприятельских пленных генералов, штаб- и обер-офицеров, из которых многие с костылями, изувеченные, другие же бодрые и веселые — все, теснясь, стремилось к крыльцу, в переднюю и в залы человека, за два года пред этим в этом же городе заведывавшего лишь одним гарнизонным полком, несколькими гражданскими чиновниками, а ныне предводительствующего всеми русскими силами и спасителя своего отечества!
Д.В. Давыдов (1784–1839) — генерал-лейтенанту поэт и военный писатель; в 1812 году — полковник Ахтырского гусарского полка, командир партизанского отряда Слава, бессмертная слава Кутузову! Это он, это глубокая мудрость его советов спасли Россию от крайней гибели. Я знаю, что, к сожалению, даже между нами существуют люди, настолько неблагодарные или предубежденные, чтобы желать лишить его память справедливого уважения благодарного отечества, но усилия их останутся тщетными.
Действия фельдмаршала в течение всей кампании были так прекрасны, что смело могут выдержать исследования самой придирчивой критики. Ему можно поставить в упрек только две ошибки, но первая из них, заключающаяся в том, что он дал Бородинское сражение, была вынуждена политическими соображениями, что же касается до второй, состоящей в отступательном движении 14-го октября из-под Малоярославца в Гончарове, то признаюсь, что для оправдания ее не существует ни одного сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.
Но как должен быть велик этот полководец, который в течение четырех месяцев самой деятельной кампании совершил лишь одну ошибку! К тому же взамен этой ошибки сколько прекрасных действий, из которых любого было бы достаточно, чтобы упрочить репутацию!
Переход с Коломенской дороги на Калужскую, от Тарутина к Малоярославцу, фланговое преследование, переход от Ельни к Красному и мудрые соображения сражений под Красным являются образцами военного искусства, которые всегда будут вызывать удивление знатоков.
