В заключение он сослался на пример двух фабрикантов, находившихся тут же в числе прочих и особенно отличавшихся обращением своим с рабочими, прибавив, что велит доносить себе обо всех тех, которые последуют этому примеру, чтобы иметь удовольствие явить им за то знаки своего благоволения.
Когда погода несколько поправилась, императорская фамилия изъявила желание посетить некоторые окрестные дачи. Министр двора князь Волконский удостоился чести принять ее к обеду в своей прекрасной подмосковной, верстах в двадцати от города.
По убранству дома и содержанию садов можно было подумать, что хозяин всегда в ней живет, тогда как, напротив, в продолжение сорока лет служебные обязанности позволили ему провести там всего лишь несколько дней. Таким же образом имел счастье принять императорскую фамилию в бесподобной своей «мельнице» постоянный московский житель князь Сергей Михайлович Голицын, пользовавшийся особенным высочайшим благорасположением.
Сверх того, государь почтил своим посещением подмосковную графа Шереметева, уже 50 лет остававшуюся необитаемою и, несмотря на то, все еще сохранявшую следы прежнего великолепия и богатства.
Государя в особенности заняло находящееся в тамошнем доме, или, лучше сказать, дворце, многочисленное собрание портретов вельмож и сановников века Петра Великого и Елизаветы, и он велел князю Волконскому спросить согласие настоящего владельца, в то время флигель-адъютанта его величества, на снятие копий с некоторых из этих портретов, недостававших в эрмитажной и дворцовых коллекциях.
Осмотрев таким образом несколько частных дач, государь пожелал взглянуть и на свои собственные. Он посетил сперва Царицыно, не удовлетворившее его, впрочем, ни своим местоположением, ни остатками сооруженного там некогда Екатериною II и впоследствии полуразвалившегося дворца, почему он предположил выстроить вместо него со временем или казарму, или какое-нибудь училище; потом Коломенское с оставшеюся от древних его зданий только одною дворцовою церковью.
Взойдя по довольно высокой лестнице в беседку, построенную в новейшее время на месте старинных царских чертогов, государь был поражен открывшимся из нее восхитительным видом на Москву и ее окрестные села и деревни. «Вот, – сказал он, – где я поставлю дворец: рождение в этом месте Петра Великого и бесподобный вид на древнюю столицу достаточно говорят, что здесь следует быть царскому жилью».
Спустившись оттуда, государь вместе с императрицею вошел в древнюю церковь и, увидев там три четы, которых брак благословлялся в это время, приказал мне потребовать их на следующее утро в Кремлевский дворец. Здесь императрица лично вручила молодым разные подарки, а я роздал им от имени государя несколько сот рублей.
Пробыв в Москве около месяца, двор возвратился в летние свои жилища окрест Петербурга.
Государь уехал прежде императрицы, в ночь с 21 на 22 мая, и по дороге осмотрел войска сначала в Твери, а потом в Торжке. По прибытии в Новгород он пересел на пароход военных поселений, и мы отправились в Юрьев монастырь. Здесь настоятелем в то время был архимандрит Фотий, прославившийся благоговейным уважением, которое он умел внушить к себе добродетельной графине Орловой-Чесменской, уже несколько лет посвящавшей огромные свои богатства на украшение этой обители.
Никто не ожидал приезда государя; в монастыре все было тихо, и мы, не встретив ни души, вошли в главный его собор; там молился один монах. Государь, также помолившись, осмотрел великолепные ризы и оклады на иконах, и только при выходе его из собора разнеслась по монастырю весть, что в стенах его – император.
Фотий пришел навстречу его величеству и, несмотря на все желание казаться совершенно спокойным, был в крайнем замешательстве от этого неожиданного приезда. К большому нашему изумлению, вслед за ним явилась и графиня Орлова, совершенно счастливая высочайшим посещением такой обители, которой она была благодетельницею и почти начальницею.
Присутствие женщины в мужском монастыре могло бы казаться соблазнительным, если бы репутация графини не ставила ее превыше всякого подозрения. Она сопровождала государя в больницу и по всем церквам, как бы сама официально принадлежа к этому монастырю. Фотий, со своей стороны, так растерялся, что позабыл обо всех почестях, воздаваемых в подобных случаях главе государства и церкви.
По возвращении нашем в Петербург государь велел вытребовать его в Невскую лавру для научения впредь лучше исполнять свои обязанности.
Двор, проведя несколько дней на Елагином острове, переехал в Петергоф, где для государя начались обычные летние его занятия: поездки в Кронштадт и в Красносельский лагерь, в 1835 году тем более привлекавший его внимание, что великий князь Михаил Павлович был для поправления своего здоровья на Карлсбадских водах и гвардейским корпусом временно командовал вместо него достойный, но израненный генерал Бистром, которому недоставало сил поддерживать строгость заведенного великим князем порядка.
В Петергоф в это лето приехали и оставались там во все продолжение пребывания Царской фамилии сестра императрицы с супругом своим, принцем Фридрихом Нидерландским, и герцог Нассауский. Праздник 1 июля был еще великолепнее обыкновенного. Потом начались большие маневры, в которых мы доходили до Гатчины.
Пока Петербург веселился и наслаждался самым безмятежным спокойствием, в Париже приготовлено было цареубийство и дело шло о смертных казнях.
Известный замысел Фиески, не достигший настоящей своей цели, но стоивший, однако, жизни престарелому и храброму маршалу Мортье, испугал Францию и, возмутив своею дерзостью остальную Европу, был как бы новым призывом для всех правительств вооружиться против гнусного скопища, поклявшегося ниспровергнуть троны и разрушить общественный порядок.
Теперь было необходимее, чем когда-либо, чтобы северные кабинеты гласно заявили свету единство начал, связывавших их союз, тем более что кончина Франца I вдохнула в революционеров новые надежды и вселила общий страх в правительства.
Решен был новый съезд трех монархов, но на этот раз долженствовавший сопровождаться всем блеском военных торжеств, достойным воспоминаний совокупных побед 1813 и 1814 годов, из числа соучастников которых оставался на престоле уже один только король Прусский.
Местом свидания с ним нашего государя избрали город Калиш, как ближайший пункт к границам Пруссии. Для сего послано было туда заблаговременно, на присоединение к корпусу, стоявшему в царстве Польском, по взводу от каждого гвардейского кавалерийского полка[336], что составило вместе три эскадрона, в прибавку к которым следовал еще из южных военных поселений кирасирский принца Альберта Прусского полк.
