Его ждал пресловутый «квартирный вопрос», доводивший до отчаяния или запоя (расхожая форма отчаяния) доблестных покорителей городов и уцелевших замков, полагавших, будто «правое дело» не исчерпывается водружением флага над рейхстагом. Однако бывший их собрат, тоже веривший в справедливость не только освобождения от немецких оккупантов определенных территорий, но оккупации их советскими частями, не надеялся внести ясность в хмельные головы. Желая утешить тех, кто годился ему в отцы, он сочинил дивную сказку о лейтенанте Травкине и его бойцах—разведчиках, отправившихся выполнять задание такого же, быть может, начальника, как и сам очкарик—сказочник.
Ему достало отваги, такта и дара, чтобы написать романтическую трагедию, повествующую об одной из довольно обычных гибельных фронтовых затей — глубокой разведке ничтожными силами при слабоватой технической оснастке…
Человеческая жизнь «от Москвы до самых до окраин» не стоила и гроша ломаного. Подобно разглагольствованиям о «справедливой войне», окончательно обесцененным сговором Сталина с Гитлером.
Само деление войн на «справедливые» (скажем, Чечня), то есть оправдывающие кровопролитие, и несправедливые далеко не столь абсолютно, как нам привыкли внушать. Поэтизация «справедливых» (повесть «Звезда», рождающая искренний порыв, не исключение) не бесспорна…»
(Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).
Позволю себе прервать зарвавшуюся фашистскую сволочь. По «Звезде» снят фильм, а по лехаимовским (или ле—хамовским?) опусам фильмов, слава Богу, пока не снимают! Эй, товарищи, кто—то слышал о произведениях гениального В. Кардина? Нет? То—то же! Конечно, интересно было бы выслушать мнение балабола Кардина по поводу повести «Звезда» до конца, но, боюсь, мы окончательно скатимся в сторону махровой геббельсовщины. Судя по фразам защитника справедливости в лехаимовских шароварах, с точки зрения банального фашизма война на тотальное уничтожение была не менее справедлива, чем война за выживание русского, белорусского, украинского, польского, словацкого, молдавского и — да—да, вашего же — еврейского народов.
Что ж, давайте предложим еще, слава Богу, живым ветеранам, представителям этих народов, поэтизировать простого немецкого работягу, оторванного от станка и одетого в черную форму с черепами (можно в коричневую, стальную или хаки). Думаю, солдаты Отечественной войны очень ярко опишут деяния «невольных служителей Рейха». От их рассказов до сих пор кровь в жилах закипает, а душа требует мщения, причем, как пишет умник Кардин, «рожденного искренним порывом». В том же искреннем порыве рождается желание оставить автора вышеописанных пасквилей наедине со всей лехаимовской подпиской за последние несколько лет в каком—нибудь тепленьком и укромненьком месте. Например, в газовой камерке Освенцима. Пущай наслаждается! Справедливости ради! Не знаю, кем по жизни является Кардин, но автора «Звезды» этот ханжа рисует следующим образом: «Открыл нам дверь высокий мужчина в сатиновой косоворотке. Перехватив его взгляд, брошенный на консьержку, я заподозрил: бабник. И не ошибся. Но развивать эту тему на целомудренных страницах „Лехаима“ не считаю возможным» (Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).
Целомудрию В.Кардина и его «ле—хамовскому» изданию можно только позавидовать. Мужичок, явно засидевшийся в «старых девах», как часто и бывает у этой достославной категории граждан, начинает выковыривать сплетни из собственного носа. Ну, почему, спрашивается, Казакевич — бабник? Потому, что написал «Звезду»? Взгляд не тот? «Ле—хамовский» «девственник» захлебывается собственной глупостью. А ведь газета «Лехаим» претендует на внимание читателей, и, не дай Господь, на умных почитателей собственной непорочности!
Но, уважаемый читатель, представьте, что «девственник» В. Кардин отыскал—таки в душе Э.Казакевича недостаток, который не сделал его великим (но только по мнению вышеупомянутого семита): «Он, лелея наполеоновские планы и отказавшись от еврейской поэзии, где успешно начинал, самозабвенно ушел в русскую прозу» (Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).
Вот, оказывается, что смущает Кардина! Казакевич не стал великим (а какими же еще бывают евреи в собственной периодике?) поэтом! А променял свою славу на поприще какого—то (стыдно подумать!) русского прозаика! Эх, вы, Эммануил Генрихович Казакевич, такой шанс упустили! Воспевать бы вам в стихах агрессивнейшую политику государства Израиль на Ближнем Востоке, так нет же — вы подвиг советского солдата воспеваете! Да еще фильмы снимаются по вашим произведениям. А зрителю нравится, что характерно. Поэтому, думаю, товарищу Кардину с его моськиным лаем самое место встать под знамена неофашизма и взяться за изучение трудов Геббельса и Адольфа Шекельгрюбера, в миру именуемого Гитлером. Достойная компания тем, кто во фронтовике—разведчике углядел предателя—антисемита.
Подобную рекомендацию могу дать и автору нижеприведенного текста, который в летчике Василии Сталине увидел бездельника с барскими замашками: «О том, какую квалификацию Василий получил за годы учебы в училище, к сожалению, сведений в его документах не сохранилось. И этот отрезок его жизни, наверное, так бы и остался за чертой наших интересов, если бы не письмо жителя Ленинграда Евгения Петровича Цуканова, присланное автору 19 декабря 1988 года после публикации в „Аргументах и фактах“ фрагмента очерка о В. Сталине: „Я хочу сообщить несколько слов по поводу публикации. Я далек от мысли подвергать критике или сомнению Ваше выступление. Уверен, что Вами добросовестно изложены имеющиеся материалы. Да к тому же в те годы я был крайне мал, и утверждать — «я помню“ — было бы неуместно, хотя кое—что запечатлелось и в моей памяти.
Мне известно, что Василий Иосифович Сталин вышел из Качинской авиашколы в звании младшего лейтенанта без диплома о присвоении квалификации летчика ВВС. Ему была выдана справка, что прослушал курс вышеназванной школы… и только. Виною тому — его пристрастие к алкоголю. В это время мой отец был командиром полка в Люберцах под Москвой. Тот полк регулярно принимал участие в воздушных парадах («7 Ноября», «1 Мая», «18 августа») и был хорошо известен И. В. Сталину.
Обязательным приложением к параду являлся торжественный ужин в Кремле, на который приглашались командиры частей и соединений, участвовавших в параде. Из—за близости к Москве Люберцы неофициально называли «дворцовым гарнизоном». Однажды вечером к нам на квартиру позвонил И.В. Сталин и попросил отца ознакомить его со способностями В.И. Сталина и дать заключение о целесообразности делать из него летчика. Так отец стал инструктором Василия. Пришлось давать ему летную программу в объеме авиашколы — сначала на У–2, потом на И–16, на УТП–4 и самостоятельно на И–16. Не исключено, что этот период (4–6 месяцев) зафиксирован в документах как служба летчиком в 16–м ИАП 24–й ИАД после окончания авиашколы.
Все неприятности у В. И. Сталина были в тот период на почве пьянства, хотя объективности ради надо отметить, что летчик он был способный, летать умел и любил».
О поведении Василия в этот период дает представление письмо В.Я.Липеца из Москвы: «Может, будет интересным, что я слышал от брата своей жены, бывшего военного, Борисова Ивана Ивановича. Он в составе летчиков—курсантов в начале войны был на аэродроме (в Саратове или Куйбышеве). Комиссар объяснял, что необходима дисциплина, курение воспрещено. В это время садится самолет. Вылезает летчик и, не спеша, на крыле закуривает. Комиссар подбежал и начал быстро „разнос“. Но летчик (это был Василий Сталин) кожаными перчатками отхлестал комиссара по щекам при всех. Другой эпизод. Он ни с того ни с сего вылетал на самолете и летел по произвольному маршруту. А службы волновались, не знали, как организовывать полеты, чтобы не случилось аварии».
