Подождав немного и убедившись, что снайпер больше не стреляет, я сполз с позиции под защиту камней. Стрелять я больше не мог. Кто-то сделал мне перевязку. Вскоре бой закончился разрывами гранат.
Ни один из боевиков не сдался живым. Но меня интересовал только снайпер. В бинтах, опираясь правой рукой на винтовку, как на палку, я спустился с нашей позиции и поднялся по тропе к телам убитых боевиков.
Я стоял и смотрел не в силах пошевелиться. Солнце светило в спину, отбрасывая мою тень на камни, а на них лежала моя Оля. Пуля пробила лоб чуть выше левой брови и прошла насквозь… Через горы – вот какой путь домой она для себя нашла. «Существуют только две истины: всё кажущееся реальным тебе на самом деле другому может казаться не реальным, и что суждено именно тебе – ничего нельзя изменить», – в тот миг я вспомнил эти её слова, сказанные мне в Амстердаме. «Ничего нельзя изменить…» – она в них серьёзно верила. Пришлось поверить и мне.
Я долго стоял возле неподвижного тела. Молчал, только изредка поднимал глаза на проходивших мимо людей с оружием. И не узнавал никого. Я был далеко… в Амстердаме… с Ольгой.
Потом был госпиталь. Дослуживал я уже в Подмосковье – учил новобранцев.
– Так эта убитая тобой девушка – Ольга? – произнёс поражённый услышанным Пётр.
– Да. Это Оля. Я её ждал, ведь она обещала, что вернётся и больше не будет уезжать, и никуда не отпустит меня… А я даже не знаю, где её могила?
– Почему? – спросила Людмила в наступившей тяжёлой тишине.
– Меня погрузили в вертолёт вместе с тяжелоранеными. От болевого шока я тогда совсем ничего не соображал. А сейчас вести официальные поиски Олиного захоронения я не могу – её матери и племяннику с сестрой ещё надо как-то жить. И как я объясню заинтересованным органам свой особый интерес к неизвестной снайперше?
– А как ты сам-то думаешь жить дальше? – голос женщины выдал участие.
– Мне однажды дали совет: один раз в году отправляйся куда-нибудь, где ты никогда раньше не был. Так и сделаю.
– Один мудрый человек сказал: я прожил ужасную жизнь – в ней почти ничего так и не случилось. Твою жизнь, Лёша, нельзя назвать не интересной. И она ведь ещё не кончается. Всё ещё будет хорошо.
– Люда, ты сказала – жизнь? Нет. Моя жизнь осталась там, где живёт моя Оля – в Амстердаме… Я знаю, что Ольга ждёт меня в Голландии. Может быть, когда-нибудь я поеду к ней. Мне так легче… Понимаешь?
– Говорят, человек не может жить без боли. Испытав её, он понимает, чего стоит жизнь без боли. Ты ещё полон сил, Лёша. У тебя впереди долгий путь. Поверь мне, как врачу и опытной женщине. Всё будет хорошо.
– Повтори, что ты сказала про боль? – напрягся Алексей.
– Тебя что-то удивляет?
– Точно так, слово в слово, мне говорила Ольга. Откуда ты это взяла?
– Не помню. Прочитала где-то. Запомнилось…
– А я прочитал недавно, что женщины обещают больше, чем могут дать. А она мне ничего не обещала. Но подарила весь мир. С ней я испытал то, что не испытывал ни с одной женщиной. В чём она была особенной? Каждое лёгкое движение, каждый взгляд её серых лучистых глаз были наполнены светом. Она могла быть одновременно невинной как ребёнок и чувственной как женщина из самой затаённой мечты, а вместе с тем – смелой и непредсказуемой… С ней я жил в совершенно ином мире… И я сам своими руками погубил этот мир.
– А почему Ольга пошла через горы. Просто нельзя было вернуться? – спросил Пётр.
– В Амстердаме мы обсуждали с ней её возвращение. Она хотела изменить фамилию и имя, и всю свою жизнь, но опасалась, что её «хозяева» не дадут ей это сделать. Видимо, не зря опасалась, раз другого пути не нашла. Хотя, возможно, выполняла задание…
– Нам – мужикам вообще бывает трудно понять женщин, – произнёс Пётр. – А Ольга, она была особенная. Жаль, что всё так вышло. Но не кори себя. У судьбы всё расписано наперёд.
– Странно, я почти не помню её убитую. – Алексей на несколько секунд задумался. – Но помню очень ясно, там, в Амстердаме, утром она, обнажённая, с распущенными по плечам волосами, стоит у окна и смотрит на поднимающийся из-за горизонта ярко-розовый солнечный шар. Я любуюсь ей – и нет на свете ничего более совершенного и прекрасного – девушка и Солнце! Вот такой я её и запомнил навсегда… живую.
– Вы были красивой парой, – чуть склонила голову Людмила. – Мы любовались вами.
– Спасибо за этот разговор, ребята. – Алексей посмотрел на висевшую на стене шестиструнную гитару. – Можно?
– Конечно, – разрешила Людмила. – Это дочь играет.
Алексей дотянулся рукой до инструмента, снял с гвоздя, опробовал аккорд и тихо запел:
Помню ночь на камнях с яркой россыпью звёзд,
Слабый контур вершин вдалеке.
Первым двигался я, а товарищ мой нёс
Запасных пять обойм в вещмешке.
Путь по горной тропе, он не прост даже днём
Без гранат, без НЗ, налегке,
А на мне СВД с вороненым стволом
И с тяжёлым прицелом в чехле.
Когда в небе бледнела лепёшка луны,
Залегли меж холодных камней.
На вершине горы, как в гнезде Сатаны,
Как мишень для ветров и дождей.
Когда начался бой, я прицел расчехлил,
Экономно патроны считал.
С восьми выстрелов я восьмерых положил,
А девятым Господь покарал.
Вижу, снайпер не наш и чужой камуфляж,
Палец плотно кладу на курок.
В это время стрелок снял зелёный платок,
Локон русый упал на висок.
Это ж баба с ружьём! – в голове пронеслось,
Когда выстрел её прозвучал.
Онемела рука, всё же мне удалось
Сделать свой – больше я не стрелял.
Я стоял и смотрел, когда кончился бой,
На камнях распростёрлась она,
Хоть её я не знал, но в мечтах рисовал
Этот лик в обрамленье окна.
Видно много и я в этой жизни грешил,
И тяжёлой вдруг стала земля.
Видно честно служил – многих я положил,
Вот и жизнь положила меня.
Может, в жизни другой всё б сложилось у нас,
Ну, а в этой и мой вышел срок.
Белым барсом за ней поднимался Кавказ,
Ну, а я уходил на восток.
Всё пытаюсь забыть бой в кавказских горах,
Говорю, мол, приказ и война!
Только каждую ночь в снах приходит она,
В белом платье стоит у окна…
2012 г.
