– Потом придется наверстывать, а это страшнее… И ботаника, и зоология, и анатомия изучают живой мир, точнее – разных представителей одного и того же… нашего с вами живого мира. Мы тоже являемся частью этого мира, и в конечном счете наш предмет… что?.. – Здесь он на реакцию не рассчитывал, но паузу все же сделал, таковы были законы жанра. – Биология – это то, что вы знаете о себе. Говорю вам откровенно: изучать биологию вы будете всю свою жизнь. Но начнем мы, конечно, с простого. Ботаника. Чистые тетради у всех есть?
Откуда-то издалека вдруг прилетел самолетик и громко тюкнулся в доску, но не упал, а перевернулся вверх ногами… а откуда у него ноги?.. или так: перевернулся вниз головой… еще хуже… одним словом, он перевернулся и спланировал прямо на стол, прямо Мухину в руки.
Кто-то неуверенно гыкнул, но его не поддержали, и класс застыл в ужасе. Мухин меланхолично взял самолетик и покрутил перед глазами. На крыльях, вместо ожидаемых звезд, или не менее ожидаемых свастик, почему-то были начертаны две стилизованные решетки. Или не стилизованные, а схематические, или даже карикатурные, но это были решетки, которые означали… гм, для Мухина, как для всякого взрослого человека, они служили символом несвободы, что же имел в виду десятилетний ребенок – попробуй, догадайся…
Развернув листок, он опять сощурился – не из-за проблем со зрением, отнюдь, а от яркого света, который терзал его в этом кабинете весь сентябрь. Ни спрятаться, ни заслониться от света было невозможно, он разливался повсюду, – Мухин к нему как будто уже и привык, но продолжал страдать. Вот так, тихо страдая, он развернул листок, все-таки сощурился и прочитал:
«Ботаник дурак.
У него грязный пиджак».
Стихи были плохие, но честные – в том смысле, что отражали действительность, как она есть. Действительно, когда он ел, то обронил с вилки клочок свекольного салата себе на правый лацкан. Свеколка в школьном буфете была жиденькая – не только из-за разбавленного майонеза, хотя из-за него тоже – она была жидкой от природы, так сказать, по жизни, или если сказать иначе – по определению. Ею-то Мухин и капнул, причем ни на черный пиджак, ни на вишневый или бордовый – таких у него просто не было, – он капнул на пиджак цвета мокрого песка, единственный приличный пиджак, который он мог носить, хотя теперь уж, пожалуй, что и не мог…
«Ботаник дурак.
У него грязный пиджак».
И ниже, другой ручкой и другим почерком:
«Ботаник must die!»
Это было совсем иное. Это был вызов – пусть и от маленького оболтуса, но прощать Мухин не имел права. Элементарные законы поведения в стаде… ну ладно, не будем… Законы поведения в любом коллективе – неважно, из кого он состоит… так, кажется, лучше, да?.. Так вот, эти законы требовали отвечать мгновенно и максимально жестко – с прицелом на будущее.
Мухин аккуратно сложил бумажку и сунул ее в карман. И, набрав воздуха, рявкнул:
– Диктант! Вырвали все по листочку. Быстрее!
– Виктор Иваныч, а двойной, или одинарный?
– Любой.
– Виктор Иваныч, а в клеточку можно?
– Любой, сказал!
– Виктор Иваныч, а можно половинку, а то у меня эта тетрадка – она вместо той тетрадки, которая у меня…
– Хоть четвертинку.
– Виктор Иваныч, а у меня ручка кончилась.
– Карандашом.
– Виктор Иваныч, а класс надо писать?
– Нет. Только фамилию. Готовы? Поехали. Ботаник дурак, у него грязный пиджак, – продиктовал Мухин. – Написать пять раз. В столбик. Быстрее! Готовы?
– Нет-нет-нет!..
– Сколько успели, столько и хватит. Дальше. Ботаник маст дай.
– Что-что, Виктор Иваныч?…
– Ботаник должен умереть! – отчетливо произнес он. – Кто у тебя английский ведет?
– Да мы знаем, знаем…
– Виктор Иваныч…
– Чего еще?!
– Виктор Иваныч, это я самолетик пустил… – На последней парте поднялся причесанный мальчик. – Это я. Не надо всех наказывать. Я больше не буду…
– Молодец, – медленно выговорил Мухин. – Фамилия?
– Нуркин… – буркнул он куда-то в себя.
– Громче!
– Нуркин! – выкрикнул мальчик, заранее кривя губы, точно Мухин его уже ударил, и теперь он собирался сплюнуть осколок зуба или откушенный язык.
– Прекрасно… Стоп! – объявили сзади. – Снято, черт возьми!
Свет тут же погас, и Виктор наконец-то помассировал глаза – легонько, чтоб не покраснели.
– Женя, я больше не нужен?
– Все, Витя, до завтра.
Сняв пиджак, Мухин отдал его реквизитору и принял свой, кожаный. Проходя мимо угловой парты, он потрепал мальчика по голове.
– Молодец…
– Витя! Что ты делаешь, ему еще дубль!
– Ах, извини…
– Витя! – В дверях его догнала помреж, женщина не молодая, но вполне еще пикантная. – Витя, мобилу свою забери, она меня достала! Вибрирует и вибрирует…
– Не знаю, некоторым нравится, – допустимо спошлил Мухин, тыкая в кнопку.
– Здравствуйте, – чирикнула трубка. – Меня зовут Ирина, я представляю агенство «Кладезь Ар Пи». Мы хотели бы пригласить вас…
– Реклама? Нет, спасибо.
– Но вы даже не поинтересуетесь условиями?..
– Не поинтересуюсь, – подтвердил Мухин. – Всего хорошего.
Он скорым шагом, почти бегом, покинул школу и направился к машине. Съемки проходили не в павильоне, а в реальных интерьерах и с реальной массовкой. Как пояснил режиссер на установочном собрании – «для фактуры». Виктор не возражал, получалось действительно славно. Дети не манерничали, не пережимали, многих героев, плюнув на результаты кастинга, взяли прямо «из жизни». Да хоть и этого мальчишку, Нуркина. Ему даже фамилию менять не стали. Все, что предлагал сценарист, казалось вымучено и фальшиво, а эта фамилия была настоящая, она была живая.
Когда Мухин подъехал к кафе, минутная стрелка на больших рекламных часах зашла далеко за цифру «12» и уверенно клонилась к шестерке.
– Прощен, – заранее отмахнулся Борис. – Что с вас взять, с богемы! А мы тут тебя обсуждаем, – добавил он лукаво.
– Кого же еще тебе обсуждать с моей женой? – Виктор чмокнул Люду и присел на свободный стул. – А-а! Вот, как вы обсуждаете…
– С пристрастием, – медленно выговорил Борис, поднимая пластиковый стаканчик.
Мухин плеснул себе коньяка и взял с блюдца кружок лимона.
– Как твоя нога, Боря?
– Отлично. Уже танцую.
– Лишь бы не пел… Ну, а вообще?
– Вообще – потихоньку. Думаю.
