– Прекрасно. Только немедленно высыпи половину в раковину,чтобы осталось совсем немного, и оставь здесь серебряный футляр, иначе найдетсядурак, который убьет тебя за него.
Сибил затряслась от нескрываемого страха.
– Бенджи, я пойду с тобой.
– Нет, это было бы уж совсем неразумно, – сказаля. – Он сумеет сбежать от них гораздо быстрее, чем ты.
– Как ты прав! – воскликнул Бенджи, затянувшись впоследний раз, а затем раздавив сигарету в большой стеклянной пепельнице укровати, где свернулся, поджидая нового соседа, целый десяток белыхокурков. – А сколько раз я ей это твердил, выходя посреди ночи засигаретами? Думаешь, она слушает?
Он исчез, не дожидаясь ответа. Я услышал, как из кранапобежала вода. Бенджи смывал половину кокаина. Я обвел глазами комнату,отклоняясь от мягкого, полного крови ангела-хранителя.
– Бывают люди, добрые от рождения, – сказал я, – люди,которые хотят помогать другим. Ты из таких людей, Сибил. Пока ты жива, мнепокоя не будет. Я останусь рядом. Я всегда буду охранять тебя, я отплачу тебе.
Ее узкое лицо, ее красивой формы бледные губы прорезаласамая свежая, самая здоровая улыбка, словно пренебрежение и боль никогда ее нетерзали.
– Ты станешь моим ангелом-хранителем, Арман? – спросилаона.
– Навсегда.
– Я пошел, – сообщил Бенджи. Щелчок, хруст – он зажегновую сигарету. Должно быть, у него не легкие, а мешки угля. – Я пошел наночь глядя. А вдруг сукин сын окажется больной, или грязный, или...
– Мне все равно. Кровь есть кровь. Просто веди его сюда. Нестоит пробовать свои фантазии с подножкой. Подожди, пока не подведешь его прямок кровати, а когда он потянется к покрывалу, ты, Сибил, отдерни ткань, а ты,Бенджи, толкни его изо всех сил, чтобы он ударился голенью о бок кровати, тогдаон упадет прямо мне в руки. И я его получу.
Он направился к двери.
– Подожди, – прошептал я. О чем я только думал в своейжадности? Я взглянул на ее безмолвное улыбающееся лицо, а потом – на него, намаленький моторчик, дымящий черной сигаретой, ничего не надевший для жестокойзимы, кроме проклятой джеллабы.
– Нет, нужно – значит нужно, – сказала Сибил, широкораскрыв глаза. – А Бенджи выберет очень плохого человека, правда, Бенджи?Настоящего мерзавца, который захочет тебя ограбить и убить.
– Я знаю, куда идти, – сказал Бенджи с кривойулыбочкой. – Смотрите разыграйте свои карты, когда я приду, вы оба. Накройего, Сибил. Не смотри на часы. За меня не волнуйся!
Он хлопнул дверью, за ним автоматически закрылся большойтяжелый замок.
Значит, она придет. Кровь, густая красная кровь. Придет.Придет, она будет горячая и вкусная, полный крови мужчина, она придет, придетчерез несколько секунд.
Я закрыл глаза, а когда открыл, перед ними вновь обрелаформу комната – небесно-голубые занавески на каждом окне, плотными складкамипадавшие до пола, ковер с большим искривленным овалом напоминающих капусту роз.И она, девочка-стебелек, не сводящая с меня глаз, улыбающаяся искренней милойулыбкой, словно ночное преступление казалось ей пустяком.
Она опустилась на колени в опасной близости от меня и ещераз ласково дотронулась до моих волос. Моей руки коснулась ее мягкая, ничем нескованная грудь. Я прочел ее мысли, как читал бы судьбу по ладони, сталкиваяслой за слоем ее сознание, опять увидел темную извилистую дорогу, вьющуюся подолине реки Иордан, и родителей, слишком быстро ведущих машину для кромешнойтьмы и поворотов-шпилек, а также водителей-арабов, мчащихся на еще болеевысокой скорости, так что каждое пересечение фар превращалось в изнурительноесостязание.
– Поесть рыбы из моря Галилеи. – Она отвелавзгляд. – Это я захотела. Это я придумала туда ехать. У нас оставалсяпоследний день в Святой земле, все говорили, что от Иерусалима до Назаретадалеко добираться, а я сказала: «Но он ходил по воде». Самая странная легенда,я всегда так думала. Ты ее знаешь?
– Знаю.
– Про то, что он ходил прямо по воде, как будто забыл, чторядом апостолы, что его могут увидеть, а когда с лодки сказали: «Господи!», ониспугался от неожиданности. Такое странное чудо, как будто все произошло... послучайности. Это я захотела ехать. Это я хотела съесть свежей рыбы, прямо изморя, из той же воды, где ловили рыбу и Петр, и все остальные. Моих рук дело.Нет, я не говорю, будто это моя вина, что они погибли. Просто это моих рукдело. А мы все направлялись домой, на большой концерт в «Карнеги-холл», егодолжна была записывать компания звукозаписи, вживую. Знаешь, я уже записалаодну пластинку. Никто и не ожидал, что она так хорошо пойдет. Но той ночью...той ночью, которой так и не было, я собиралась играть «Аппассионату».
Это было самое главное. Я люблю и другие сонаты, и «Лунную»,и «Патетическую», но моей... моей была «Аппассионата». Мама и папа так мнойгордились! Но мой брат, это мой брат всего добивался, договаривался о времени,о месте, о хорошем пианино, об учителях. Это он открыл всем глаза, но, конечно,с другой стороны, собственной жизни у него не было, и все мы видели, чем этокончится. По ночам за столом мы обсуждали, что он должен жить собственнойжизнью, что не годится ему на меня работать, но он отвечал, что в будущем онмне понадобится, я и не представляю, до какой степени он будет мне полезен. Онстанет заправлять записями, концертами, репертуаром, гонорарами. Агентам нельзядоверять. Я понятия не имею, говорил он, как высоко поднимусь.
Она помолчала, склонив голову набок с серьезным и искреннимвидом.
– Понимаешь, я не принимала никакого решения, – сказалаона. – Я просто не могла больше ничего делать. Они умерли. Я просто немогла выходить из комнаты. Я просто не могла снимать трубку. Я просто не моглаиграть другую музыку. Я просто не могла слушать, что он говорит. Я просто немогла строить планы. Я просто не могла есть. Я просто не могла переодеваться. Ятолько играла «Аппассионату».
– Я понимаю.
– Он привез с нами Бенджика, чтобы тот обо мне заботился.Мне всегда было интересно, как он это устроил. Я думаю, Бенджика купили, ну,знаешь, купили, за деньги.
– Знаю.
– Думаю, так все и было. Он говорил, что не может оставитьменя одну, даже в «Царе Давиде», это был отель...
– Да.
– ...Потому что, он говорил, я стою у окна без одежды или невпускаю горничную, а еще играю на пианино посреди ночи и не даю ему спать. И оннашел Бенджика. Я люблю Бенджика.
– Я знаю.
