буря указывала только на пробуждение общественного мнения. Верховная власть принадлежала парламенту, в теории представлявшему весь английский парод. Но в действительности масса населения Англии оказывалась не в состоянии контролировать ход управления страной. В первый и в последний раз в английской истории парламент оказался непопулярным, и его противники были уверены в расположении к ним народа. Палата общин была подкупнее, чем когда-либо, и рабски подчинялась королю. Король все еще называл себя вигом, но стремился восстановить систему деспотизма, ставшую невозможной благодаря вигам. Его министром был простой фаворит, и в глазах англичан — иностранец. Массы видели это, но не имели возможности помочь делу. Они не могли повлиять на ненавидимое ими правительство ничем, кроме голого насилия. Поэтому начали проявляться их старая религиозная и национальная нетерпимость, давнее нерасположение к Ганноверскому двору, застарелые привычки к насилию и раздору, давнишняя ненависть к парламенту; других способов выражения этих чувств, кроме мятежа и бунта, у них не было. Бьют вдруг стал предметом всеобщей ненависти и в 1763 году, для смягчения бури народного негодования, вышел в отставку. Но король оказался упорнее министра. Допустив отставку своего фаворита, он продолжал считать его настоящим главой правительства.
Оставленное Бьютом министерство состояло только из более гибких его товарищей. Его номинальным главой был Джордж Гренвиль, но всеми действиями втайне продолжал руководить фаворит. Два способнейших вига, оставшиеся с Бьютом после отставки Ньюкасла, — Чарльз Тауншенд и герцог Бедфорд, — отказались теперь войти в министерство, и единственным способным человеком был в нем молодой ирландец, лорд Шелборн. В сущности, только несогласие противников позволяло ему сохранять почву под ногами. Тауншенд и Бедфорд сторонились главной массы вигов; в свою очередь, те и другие не сближались с Питтом. При образовании подобного министерства Георг III и рассчитывал на раздоры оппозиции, а слабое министерство нужно было ему для того, чтобы сделать его орудием своей воли. Но Гренвиль не желал быть игрушкой ни в руках короля, ни Бьюта, и скоро между королем и министром начались такие резкие столкновения, что король в отчаянии предложил Питту образовать министерство. Никогда Питт не проявлял большего патриотизма и самообладания, чем в ответе, данном им на это приглашение. Не обращая внимания на гнев, вызванный в нем участием в его ниспровержении Ньюкасла и вигов, он поставил условием своего возвращения к власти привлечение к ней всей партии вигов, за исключением Бедфорда. Однако король отказал в согласии на условие, расстраивавшее его планы, и потому Гренвиль стал теперь так же силен, как раньше был слаб. Бьют перестал оказывать политическое влияние. С другой стороны, Бедфорд со всей своей партией присоединился к Гренвилю, и, таким образом, министерство получило силу и устойчивость.
Единственной целью Гренвиля было навязать верховенство парламента как подданным, так и королю. Поэтому он энергично восстал против новой силы, только что доказавшей свое влияние в деле низвержения Бьюта. Когда общественное мнение обнаружило себя не представленным в парламенте, оно стало искать выражения в печати. Несмотря на упразднение после революции цензуры, печать медленно приобретала политическое влияние. При первых двух Георгах ее успехам мешали отсутствие важных предметов обсуждения, ничтожество ее представителей, а более всего — равнодушие общества к политике. В сущности, печать стала политической силой только со вступлением на престол Георга III, благодаря пробуждению национального духа Питтом и появлению более живого интереса к политике. Общество начало обращаться к ней с жалобами на парламент. Журналы стали выразителями взрыва народной ненависти, который принудил лорда Бьюта к отставке; начало этому положил в еженедельнике «Северный Британец» Джон Уилкс, с особенным ожесточением изобличавший кабинет и мир и отважившийся прямо критиковать ненавистного министра. Уилкс был негодным распутником, но обладал замечательной способностью привлекать на свою сторону сочувствие народа. По странной иронии судьбы, он оказался главным орудием при осуществлении трех важнейших улучшений, произведенных в Конституции Англии. Своей защитой прав избирательных собраний против деспотизма Палаты общин он вызвал в нации убеждение в необходимости парламентской реформы. Он стал во главе борьбы, положившей конец тайне парламентских совещаний. Он первым доказал право печати обсуждать общественные дела. Правда, в своих нападках на министерство лорда Бьюта он просто был выразителем общего недовольства, и все-таки его нападки больше, чем что другое, заставили Бьюта выйти в отставку.
Гренвиль был настойчивее придворного фаворита: едва преобразовав управление, он нанес удар по возрастающей оппозиции парламенту в лице ее вождя. В номере 45-м «Северного Британца» Уилкс подверг критике произнесенную при открытии парламента тронную речь, и государственный секретарь издал «общий приказ» против «авторов, печатников и издателей этого возмутительного пасквиля». На основании этого приказа было арестовано 49 человек, и сам Уилкс, несмотря на свои привилегии как члена парламента, был отправлен в Тауэр. Однако арест оказался настолько незаконным, что был тотчас отменен Судом общих дел; но Уилкса немедленно привлекли к суду за составление пасквиля. В то время как вызвавшая преследования статья находилась еще на рассмотрении суда, Палата общин объявила ее «лживым, оскорбительным и возмутительным пасквилем». Палата лордов, в свою очередь, обнаружила богохульство в памфлете, оказавшемся среди бумаг Уилкса, и предписала преследования против него. Уилкс бежал во Францию и в 1764 году был исключен из Палаты общин. Но присвоение обеими Палатами произвольной судебной власти и применение Гренвилем к печати системы террора, приведшей к изданию 120 приказов против различных журналов, вызвали бурю негодования по всей стране. На всех улицах раздавались крики: «Уилкс и свобода!» Скоро оказалось, что удар, нанесенный, скорее, общественному мнению, ожесточил, чем испугал его. Шесть лет спустя неудачное преследование анонимного журналиста «Юниуса» за письмо к королю установило право печати критиковать не только министров и парламент, но и самого государя.
Ту же узость взглядов, те же добрые намерения, то же упорство выказал Гренвиль и в еще более важном столкновении с американскими колониями. Питт вел войну с отличавшей его расточительностью и покрывал военные расходы огромными займами. Во время Парижского мира государственный долг доходил до 140 миллионов. Поэтому после заключения мира Бьюту прежде всего пришлось принять меры для уплаты долгов. Так как отчасти они были необходимы для защиты колоний, то среди англичан господствовало мнение, что часть их должна пасть на колонии. Бьют и король были согласны с этим мнением, но их планы шли дальше простого налогообложения. Новый министр намеревался настаивать на строгом выполнении законов о мореплавании, обеспечивавших метрополии монопольную торговлю с Америкой, на обложении колоний налогом для покрытия долга и, прежде всего, на внушении колонистам сознания их зависимости от Британии. До того прямой торговле между Америкой и французскими или испанскими островами
