Книга Ведьма, околдовавшая его - Алена Ячменева

Михлен пожала плечами.

— Вам надо найти того, кто проклятье наложил. Попросить у неё прощения, искренне раскаяться в содеянном и, если она простит, проклятье падет.

Никандр и Ламия в замешательстве переглянулись.

— А что делать, если она мертва?

— Нет, жива, — покачала головой Михлен. — Проклятье действует, пока наславшая его жива, а как она умрёт — проклятье рассеется.

— Но Махлат точно мертва, — в замешательстве заметила Ламия.

— При чём здесь Махлат? — переспросила Михлен, а затем переглянулась с Ерен и замахала руками. — Нет, нет, нет! Это не могла сделать моя сестра! Что вы такое говорите! С собственным ребёнком?! Да как вам такое в голову пришло! Наговаривать так на неё! Она же умерла уже, побойтесь гнева богов, в конце концов! Махлат никогда бы не посмела совершить такое злодеяние, как проклятье!

— Но вы же сказали, что оно материнское, — ещё больше запуталась Ламия, переглядываясь с Никандром также растеряно, как и мать с дочерью.

— Так вы мать какую-то обидели и видимо очень сильно, раз она такое сотворила.

— Ничего не понимаю, — растерянно прошептала Ламия. — Это проклятье наслала на меня Махлат. Больше некому.

— Нет, — снова принялась качать головой Михлен. — Ни за что не поверю. Во что угодно поверю, что сотворила моя глупая сестрица, но только не в это… Проклятье — это огромное зло. Хуже даже, чем убийство. И это зло накладывается не столько на того, кого проклинают, сколько на того, кто проклинает. Последствия могут быть самые неожиданные… Насылать проклятья не решаются даже самые сильные женщины, потому что это опасно. Проклятье — своего рода сделка с природой. Наложено на действительно виноватого — тебя не затронет. Наложено на невиновного — тебя так заденет, что мало не покажется. И никогда не угадаешь, кто, по мнению высших сил, виноват, а кто нет… Нас мать с детства учила следить за языком и даже в гневе не произносить «я ммм-наю» или «да будь ты ммм-лята», — проговорила она, не произнося даже слова. — А без этого проклятье не наложится. Подумайте хорошенько. Наверняка кто-то из женщин вам однажды это прокричал.

Ламия неуверенно покачала головой.

— Я всегда думала, что это сделала Махлат…

— Это не логично, — неожиданно вмешалась в разговор Ерен. — На вас много заговоров, как рубашки спасительные один на другой надеты. Вряд ли это сделал кто-то из посторонних. Скорее всего, тятя Махлат. А раз она вас защитила, то зачем ей потом вас проклинать?

— Тем более она же умерла, когда вы ребёнком были. Накладывать проклятье на дитя — верх сумасшествия!

— Она же была не в себе, — напомнил Ламии Никандр. Королева растерянно кивнула. Однако Михлен это не впечатлило.

— Тем более, — всплеснула она руками. — Чтобы наложить проклятье нужна огромная сила, а если она была больна, то не могла этого сделать.

Ламия продолжала непонимающе хмуриться, поэтому Михлен неожиданно взяла её за руки.

— Послушайте, Госпожа, моя сестра была очень вздорной и грубой, но она никогда бы никому не причинила вред. Даже когда с ней совершили злодеяние, она молча все снесла… Нас мать так учила: лечить и защищать — хорошо, вредить и убивать — плохо. Расплата неминуема и неизвестно кого она зацепит — тебя или твоих близких. Махлат стерпела пытку, чтобы мы с матерью в ту пору выжили. Мы убежали в лес, там прятались. Не могла она поступить так и накликать беду на нас. Да и проклясть собственного ребёнка — это же… нет, нет, нет. Махлат этого не делала! Ищите виновного и не гневите богов, наговаривая на мою сестру и вашу мать.

Ламия в растерянности перевела взгляд на Никандра. Их расследование неожиданно зашло в тупик.

— Подумайте лучше, какую мать вы прогневали, — посоветовала женщина. — Упадите перед ней на колени и молите слезно о прощении. Если что-то попросит, выполните без раздумий, пожертвуйте ей что-нибудь, чтобы задобрить проклятье. И если женщина мудрая, она простит.

Ламия отрицательно покачала головой.

— Я не знаю кто это.

— Скорее всего, она сильная. Такая, как мы, — объяснила она. — У неё очень тесная связь с природой и богами. И вы её сильно чем-то обидели. Возможно, даже не её лично, а её ребёнка. Подумайте кого из детей вы обижали.

— Маленьких? — уточнила Ламия, думая о том, что «детей» она обижала и очень многих, но вот все они были уже взрослыми мужчинами и женщинами, которые ей мешали пробиться к трону.

— Может, и нет, — пожала плечами Михлен. — Но таких, как мы, немного осталось. Большинство женщин уже давно утратили связь с природой. Ещё меньше тех, кто решился бы на проклятье.

— Может, она молодая? — неожиданно предположила Ерен. — Не знала, что делает?

— Да, да, да, — одобрила Михлен. — Вполне вероятно. Молодая, неопытная. Может, отбилась от семьи и корней, как вы, — добавила она неожиданно и брови Никандра поползли вверх, словно его озарило.

— А может, ваша мать ещё что-то посоветует? — предположила Ламия отчаянно, не зная теперь за какую соломинку в своём расследовании хвататься.

Михлен неуверенно пожала плечами, дочь за её спиной отрицательно покачала головой, но они всё-таки повели их дальше. Они зашли в самую чащу леса, когда среди деревьев показался дом, из которого валил дым, обозначая то, что он жилой. Они только приближались к нему, когда на порог вышла, опираясь на клюку, древняя старуха, которая с трудом держалась на ногах и не могла распрямить спину.

— Мама сильно сдала после того, что случилось с сестрой. От горя в лес ушла, с людьми больше знаться не желает, — пояснила шёпотом Михлен.

— Махлат! — закричала вдруг отчаянно женщина, начиная поспешно спускаться по ступеням, придерживаясь обеими руками за перила.

— Мама, стой! — испугалась Михлен, переходя на бег. — Упадешь!

— Махлат! — тем временем продолжала скрипуче и беспомощно кричать старуха. — Махлат!

— Похоже, это ты, — шёпотом заметил Никандр, пытаясь подтолкнуть замершую жену навстречу родственнице.

— Ну уж нет, — возмутилась та и попробовала пятиться, но муж ей не позволил сбежать.

— Махлат! — она кричала как потерявшийся ребёнок, который звал мать. При этом с трудом передвигалась и, казалось, вот-вот упадет. Даже когда Михлен и Ерен подхватили её под локти и помогли идти, она всё равно еле-еле стояла на ногах. И продолжала скрипуче, по-старушечьи жалобно звать: — Махлат! Махлат, ты вернулась, доченька! — она доковыляла до королевы, Михлен и Ерем отпустили её, и старушка обняла Ламию, оказавшись лицом у неё под грудью из-за горба на спине. — Как же я соскучилась моя маленькая, глупенькая.

— Я не Махлат, — сурово заявила Ламия, пытаясь выпутаться из старушечьих рук и возмущенно смотря на усмехающегося мужа рядом, который и не думал помогать ей оттолкнуть пожилую женщину. — Отпустите меня.

— Не сопротивляйся, глупышка. Мама по тебе так скучала, — продолжала щебетать старуха, роя носом дыру в животе королевы.