Население Калифорнии известно своей склонностью к вылазкам «на природу». В 1964 году под Лос-Анджелесом пришлось барьерами и заслонами сдерживать тысячи туристов, рвавшихся разбить палатки на месте еще дотлевавшего, выгоревшего леса. Когда оцепление сняли, район быстро заполнился до предела. Люди устраивались буквально среди дымящихся пней. Один из палаточников объяснил, что «всего два дня отдыха, некогда искать другое место». Что ж, логичное объяснение. Но какая логика пригнала туристов в Басс-Лейк? Все, кому не нравилось дурное общество по соседству, имели в запасе достаточно времени, чтобы выбрать иное место отдыха.
Торговая палата Басс-Лейка с удивлением констатировала, что «ангелы» произвели просто взрывные вливания в прибыли предприятий туристской отрасли. Напрашивается идея пригласить на следующий год две соперничающие уличные банды для выяснения отношений на береговом пляже. С фейерверками и в сопровождении школьного оркестра, исполняющего «Болеро» и «Ветер по имени Мария».
Гэри Уиллз
Дело Мартина Лютера Кинга живет и побеждает
Перед вами пример вольного обращения новой журналистики со стилем. Уиллз начинает свой очерк с обрисовки похорон Мартина Лютера Кинга в старой «романической» традиции, но как только считает необходимым, меняет тон и пускается в рассуждения о проповеднической риторике негров Юга. Романисты проделывали такие вещи вплоть до середины XIX столетия, пока не утвердился Джеймсовский императив о точке зрения. Уиллз занимался исследованиями классической риторики, он автор многих трудов по ораторскому искусству Древней Греции. Позже в соавторстве с Овидом Демарисом он также написал несколько статей для «Эсквайра», одна из них, под названием «Меня все знают, я Джек Руби!», завоевала широкую известность.
Т.В.
Мейлер обладал талантом пропускать стоящие внимания выступления. В 1963 году во время марша на Вашингтон в защиту гражданских прав он вышел на прогулку как раз перед тем, как Мартин Лютер Кинг начал свою речь: «У меня есть мечта…» Так что Мейлер, не доверяющий никому, и меньше всего репортерам и комментаторам, так и не сможет понять, действительно ли преподобный Кинг произнес в этот день нечто великое или же просто «показал огузок».
Норман Мейлер, «Армии ночи»
— Территория ниггеров? — кисло ухмыльнулся таксист, покосившись на пистолет на правом переднем сиденье.
Он оглядел меня, мои пожитки и плащ. Тихая весенняя ночь, улицы пусты, но дышат какой-то призрачной жизнью. Закрытые торговые заведения ярко освещены изнутри — не для заманивания покупателей, а для отпугивания грабителей. Даже музыка, звучащая в аркаде между лавками, играет сама по себе, как будто сама себя подбадривает. Нервно подрагивают поднятые над мостовой неоновые стрелы рекламы. Комендантский час смел население с улиц, но нет-нет да и промелькнет машина с белым водителем.
— Что ж, влезайте! — Он шлепнул ладонью по фиксаторам замков всех четырех дверей, закрыл окна.
В удручающей атмосфере началась поездка по темному Мемфису. Медленно пробирается по улице бронетранспортер, над которым торчат стволы винтовок. Винтовки кажутся длинными, потому что люди, которым они принадлежат, спрятались за бортами, высовываются лишь макушки их стальных шлемов.
Снова свет, но не такой интенсивный, как в центре. Слегка подсвечивается промежуток между двумя зданиями. Одно из них современное, освещенное изнутри и снаружи, сквозь запертую стеклянную дверь виден охранник. Штаб-квартира одного из новых движений. Дом минимальной зарплаты. Сначала здесь занимались мирскими потребностями проповедников и клира Африканской методистской епископальной церкви, а потом перекинулись и на другие заинтересованные группы. Их шеф, преподобный Х. Ральф Джексон, был умереннейшим из умеренных, пока однажды, во время демонстрации бастующих ассенизаторов, не попал под полицейские дубинки. После этого просветляющего массажа преподобный Джексон превратил свое заведение в прибежище радикальных профсоюзов, «Южной конференции христианского руководства», различных правозащитных организаций.
Рядом — здание Клэйборн-храма — церкви, от которой в течение последних двух месяцев почти ежедневно стартуют гражданские марши. Сюда же участники маршей отступают после стычек с полицией, что и сорвало первую попытку доктора Кинга помочь протестующим. Одни говорят, слезоточивый газ в церковь пустили умышленно, другие утверждают, что он просочился туда с улицы. Так или иначе, газ в церковь попал, и возмущение осквернением убежища оставило следы в памяти. Церкви на Юге во все времена считались последним прибежищем негров, но та в последние недели пламенными проповедями призывала к защите попранных прав.
Расплачиваюсь с таксистом. Он умышленно не замечает хорошо одетую молодую парочку, отчаянно жестикулирующую на углу, и поспешно скрывается. Шагаю со своими нехитрыми пожитками к затемненному навесом-козырьком крыльцу. В вестибюле спотыкаюсь о звук множества голосов. Привыкшими к темноте глазами определяю путь между стульями говорящих. Их речь не складывается в беседу, медитативные отрывки воспаряют к невидимому своду и теряются во тьме. Продолжаю путь внутрь, сопровождаемый мягким дождем падающих слов.
В нефе около ста человек, сосредоточены и рассредоточены, группами и поодиночке. Семейные группы; вот несколько мужчин, а вот группа женщин, вот кучка старичков; там, подальше, подростки из какого-то центра, одежда на вешалках-плечиках, церковное пианино. Выходная одежда переброшена через спинки стульев. Отдельные фигуры застыли в церковных креслах-скамьях, будто манекены. Все молчат, прислушиваются; какой-то молодой человек подбирает мелодию на клавишах, словно размышляет пальцами. Мрачная атмосфера испорченного пикника: хлынул ливень, и все спрятались под крышу, где пережидают непогоду, подумывая, не рвануть ли сквозь струи дождя домой. Приглядевшись, однако, можно понять, что всех их объединяет какая-то цель. Здесь собрались мемфисские мусорщики, чтобы отправиться на похороны Кинга в Атланту. Десять вечера. Траурная церемония начнется через 12 часов в 398 милях отсюда.
Разное слышали эти люди от разных спикеров разных организаций. Они еще под впечатлением недавно закончившегося траурного марша. Некоторым велели прибыть в десять часов, другим назначили в одиннадцать. Одним сказали, что будет два автобуса, другим, что три. Отправление не то в одиннадцать, не то в двенадцать. Едут только рабочие, или рабочие и их жены, или рабочие и их ближайшие родственники… Бесцеремонный молодой негр покрикивал вчера после траурного марша: «Отправление не по СНВ (средненегритянскому времени), так что слушайте внимательно, если вообще хотите попасть в Атланту». Прыткий черный функционер твердо придерживался точки зрения большинства мемфисских белых: «С этим народом надо уметь разговаривать».
Они ждут. Некоторые прибыли еще засветло, опасаясь даже нос высунуть на улицу после комендантского часа. Многие не знают, сколько еще ждать, они помнят лишь, когда им велено прибыть. Большинству пришлось дожидаться три часа, некоторым четыре и даже пять. Интересно, какова была бы реакция группы белых, если б их столько времени промариновали в ожидании. Собравшиеся здесь меньше всего подходят на роль революционеров. Тут все с точностью до наоборот. Это как раз не те люди, как русский крестьянин оказался не тем человеком для воплощения в жизнь марксистской теории пролетарской революции.
