кланяясь великому визирю.
– Султан уже пообещал ежегодно выплачивать до 3 тысяч асперов на эти цели, – сдержанно напомнил Халиль.
– Все верно, однако расходы непомерно выросли и уже не покрываются оговоренной суммой, – произнес сладкоречивый посол. – А так как император и сам испытывает затруднения, то дальнейшей нахождение Орхана в Константинополе видится невозможным.
Предчувствуя недоброе, Халиль стиснул зубы и пронзил посланника взглядом. Тот, впрочем, не заметил перемены в поведении визиря и продолжал как ни в чем не бывало:
– Именно поэтому наш император просит удвоить содержание принца Орхана. В противном случае мы будем вынуждены отпустить наследника престола из столицы.
От злости и возмущения великий визирь едва не подскочил на месте. В словах греческого посла слышалась неприкрытая угроза.
– Ваш император не в своем уме!? – воскликнул Халиль, в ужасе представляя себе реакцию Мехмеда на это послание. – О чем он думал, решаясь на подобную дерзость?
Греческий посол испуганно глядел на обычно спокойного и сдержанного Халиля, который, сорвав чалму и хватаясь за свои седины, продолжал извергать проклятия:
– О, глупые греки! Довольно я претерпел от вас, ходящих окольными путями! Прежний султан был снисходителен и честен с вами, он был вам другом. Но не таков нынешний правитель. Если императору удастся избежать его гнева, то лишь благодаря попустительству Всевышнего, который не обращает внимания на ваши хитрые и злобные происки.
Халиль и сам не ожидал от себя такой пылкой речи, но эмоции и горечь своих собственных неудач переполняли его, и он продолжал:
– Безумцы! Вы думаете, что можете напугать нас вашими выдумками? Но мы не дети, глупые и слабые. Если вы хотите что-либо предпринять – пожалуйста. Если хотите провозгласить Орхана султаном во Фракии – действуйте. Если желаете заставить венгров перейти Дунай – пусть приходят. Если хотите возвратить себе земли, уже давно потерянные вами – что ж, попробуйте. Но знайте: вы не преуспеете ни в чем, но лишь навлечете на себя праведный гнев султана!
Грозные посулы великого визиря не были пустой болтовней. Он хорошо знал, что бессмысленное послание греческого императора может быть использовано как предлог для новой войны с Константинополем, которую Халиль желал менее всего.
Справившись с нахлынувшими на него чувствами, визирь стал уговаривать греков отказаться от своей опасной затеи, но все аргументы Халиля, словно волны, разбивались о скалы греческого упрямства. Посланник императора твердил, что несмотря ни на что, должен доставить письмо повелителю османов.
– Хорошо, – сдался наконец великий визирь, отирая пот со лба. – Я сообщу султану о вашем деле. Но, должен предупредить, наш повелитель крайне занятой человек и потому у вас будет достаточно времени для того, чтобы хорошенько обдумать и тщательно взвесить слова, которые вы ему скажете.
По правде говоря, Халиль решил потянуть время, в глубине своей души надеясь, что греческие послы все же одумаются и осознают, насколько глупы и тщетны их претензии. Но оказалось, что проще спрятать верблюда под халатом, чем укрыться от неусыпного ока повелителя османов. На следующий день во время совещания с представителями дивана Мехмед неожиданно обратился к великому визирю:
– До меня дошли слухи, что император Константин прислал к нам своих послов. Так почему же ты скрываешь их от меня?
– Я лишь хотел надлежащим образом подготовить их к аудиенции с вами, мой повелитель, – оправдывался Халиль. – Но если желаете, я немедленно пошлю за ними.
– Это ни к чему, – усмехнулся султан. – Я уже распорядился на этот счет.
Мехмед хлопнул в ладоши и в комнату ввели греческих посланников. Султан милостиво позволил им поцеловать перстень на своей руке, после чего попросил изложить свою просьбу. К своему глубокому огорчению и раздражению, Халиль увидел, что все сказанное им накануне прошло впустую – перед лицом султана греки повторили все те же безумные требования своего императора, хотя и облекли их в более мягкую и почтительную форму. Будто если обмакнуть редьку в сироп она превратится в халву.
Положение становилось опасным. Великий визирь, хорошо зная взрывной и непредсказуемый характер Мехмеда, в ужасе прикрыл глаза, готовясь к худшему и ругая себя за то, что не выгнал императорских гонцов после первой же встречи.
Однако, к его великому изумлению, султан отнесся к словам греков спокойно и даже позволил себе дружелюбную улыбку.
– Я хорошо понимаю трудности, с которыми столкнулся император и обязательно рассмотрю этот вопрос по возвращении в столицу, – пообещал он.
Когда же послы, ободренные словами султана в сопровождении дворцовой стражи, покинули помещение, Заганос-паша выбежал на середину комнаты и, скрежеща зубами от гнева и топая ногами, прохрипел:
– Греческий император насмехается над нами! Мы не должны оставлять это без ответа!
Его слова тут же подхватили остальные вельможи и сановники, громко требуя немедленно выдвинуться к стенам Константинополя и заставить вероломного василевса заплатить за свои необдуманные слова.
– Всему свое время, – примирительно сказал Мехмед. – Умный правитель должен знать, когда заключать союзы и заводить друзей, а когда объявлять войну и искать врагов. Ты ведь этому учил меня, о мудрый Халиль?
Султан обернулся в сторону одиноко стоявшего великого визиря.
– Да, мой повелитель, – тихо проговорил Халиль. Он уже догадывался, какие планы вынашивает Мехмед, но теперь был бессилен остановить его.
* * *
Приструнив караманского эмира и наведя порядок в рядах янычар, Мехмед счел, что достаточно долго находился в восточных провинциях своего государства и приказал возвращаться в столицу.
Однако на обратном пути в Румелию у османской армии возникли непредвиденные трудности. В водах Мраморного моря неожиданно появилась целая эскадра генуэзских кораблей, перекрывая туркам кратчайший путь через пролив в Европу. Итальянцы словно насмехались над султаном, демонстрируя, что если уж на суше власть османов и велика, то на море хозяевами по-прежнему остаются они.
Понимая, что османский флот еще слишком слаб, Мехмед не стал испытывать удачу и повернул на север. Его войско преодолело еще почти шесть миль вдоль обдуваемого холодными осенними ветрами побережья, пока разведчики султана не нашли подходящее место для переправы.
В этом месте Босфор сужался до семиста ярдов, петляя и изгибаясь между пологими выступами и склонами. Здесь, практически у самого берега, возвышалась небольшая турецкая крепость, построенная более полувека назад султаном Баязидом для наблюдения за проливом. Крепость была заброшена, а стены ее сильно обветшали и поросли плющом. Однако Мехмед, внимательно осмотрев уцелевшие башни, быстро осознал, насколько важно иметь здесь опорный пункт. Он распорядился отремонтировать крепость Баязида и расположить в ней гарнизон и артиллерию.
После этого войска стали готовиться к переправе. Босфор никогда не отличался спокойным нравом. Вот и сейчас его серые воды, подгоняемые порывистым ветром, недружелюбно перекатывались
