Но князь ходит один и старается не унывать. Все, все, кроме смерти, в этой жизни поправимо. Как они с Дашенькой переживали за старшего – Сереженьку, – все думали, выйдет ли из него толк, сложится ли карьера. И вот счастье: и брак удачен, и дети растут, и продвижение его на службе в лейб-гвардии Семеновского полка не заставляет себя ждать. А какая замечательная уютная церковь Знамения в их с Лизонькой [43] семейной усадьбе Калистово, а каскадные пруды, которые они там устроили, дадут фору московским воронцовским. И за Петю, конечно, стоит только порадоваться. Конечно, не в правилах рода Одоевских изменять императору, но если речь идет о благе для России, то сыном и его выбором надо только гордиться. Друзья говорят, славный получился человек, правильный. Да и сам князь видит, что сын умеет дружить с головой. Это раньше был горяч да скор на решения, а теперь не узнать: спокоен, степенен, рассудителен. Давеча вот сказал, что хочет заняться благотворительностью. Что ж, хорошее дело. Меценаты везде в чести: и на земле, и наверняка на небе. Так что если своим участием в заговоре с императрицей Петенька Господа прогневал, то уж меценатством все одно грех свой искупит.
А Дуся! Как же скорбно, что Даша не может порадоваться за дочь. Дуся-то теперь генеральша, и впереди у нее одно сплошное счастье. Муж, как узнал о ее положении, сказал, что в будущем году подаст в отставку и они переедут в Лукино. «Не смотрите, – говорит, – Иван Михайлович, что там пока только один дом помещицкий, да три крестьянских, да всего двадцать одна душа крепостных. У меня, князь, большие планы на это имение. Парк разобьем, дом большой усадебный построим, благо пленных турок для работ хватает. Так что будете приезжать к своей ненаглядной Дусе, сидеть в тени деревьев на резных скамейках, гулять вдоль прудов, куда запустим карпов, и отдыхать, отдыхать, отдыхать.
А разве Иван Михайлович устает? Не от чего. Если бы не кончина Дашеньки, можно было бы говорить о том, что жизнь полностью удалась. Да и не стоит Бога гневить. Раз у детей все хорошо, то и ему жаловаться не стоит. Единственное, что не дает покоя – это судьба дома. Дети устроены. У каждого свое имение, свое хозяйство, свои заботы. Зачем им московский особняк? Продадут, как есть продадут. И кто тогда станет выходить из этих массивных дверей, устремлять взгляд в небо, слушать колокола и задумываться о грядущем?
Как бы отреагировал князь, если бы провидение позволило ему увидеть грядущую судьбу его любимого особняка? Счел бы он ее достойной? Очень на это надеюсь. Назвал бы ее интересной? Безусловно! Наверняка стены, которые хранят подробности многих исторических событий, достойны того, чтобы экскурсоводы останавливали возле них свои группы и рассказывали о том, как следующий владелец дома – герой войны 1812 года, граф Михаил Федорович Орлов – принимал в своих владениях друзей – бывших декабристов. Особняк ждал возвращения из ссылки своего будущего хозяина, а после его смерти позволил преобразовать себя в меблированные комнаты, ради того чтобы принимать таких постояльцев, как, например, Исаак Левитан, в гости к которому частенько захаживал Чехов,
В начале двадцатого века перед революцией владельцем дома стал француз, крупный коллекционер живописи и фарфора, купец-галантерейщик Мориц-Филипп, а домашним учителем его сына – Вальтера – был какое-то время Борис Пастернак. Впоследствии Вальтер-Филипп будет рассказывать, что сохранил самые приятные воспоминания о занятиях с Пастернаком, который все очень доходчиво и интересно объяснял, будь то физика или история. А сам писатель признавал время, проведенное на Пречистенке, очень счастливым и беспроблемным: взяли его на полное довольствие, расположили в большой трехоконной комнате и позволили распоряжаться досугом по своему усмотрению, лишь бы не в ущерб занятиям с учеником.
Но спокойная, размеренная жизнь дома закончилась в пятнадцатом году, когда семья Филиппа пострадала от московских противонемецких погромов. Люди были вынуждены покинуть разоренный и наполовину сожженный дом, который после революции перешел в собственность государства и открыл свои двери множеству общественных организаций. Так, в годы Великой Отечественной войны, вплоть до сорок восьмого года, здесь располагался Еврейский антифашистский комитет, о чем каждому прохожему напоминает памятная табличка. Кроме этой организации здесь действовали Славянский и Молодежный антифашистские комитеты. А в сорок седьмом году в этих стенах расположился созданный Советский комитет защиты мира, к которому вскоре добавился Комитет солидарности со странами Азии и Африки. Как бы отреагировал князь Одоевский, если бы узнал, что его поместье, привычное к спокойной размеренной жизни, станет оплотом кипучей деятельности, местом проведения больших мероприятий и значимых конференций? Очень хочу верить в то, что князь был бы доволен. Ведь все дела, которые вершатся в стенах его бывшего дома, – исключительно благие.
В шестьдесят первом году был основан Советский фонд мира, ставший той финансовой структурой, что объединила под своим крылом все миротворческие организации Советского Союза. Деятельность Фонда была очень значительной, реализовывались крупные международные проекты: помощь в обучении иностранным студентам, строительство онкоцентра в Москве. Фонд мира никогда не пользовался финансированием государства или каких-либо бюджетных организаций, но получал и моральную, и политическую, и денежную поддержку от творческой интеллигенции. В артистической, писательской, актерской среде считалось хорошим тоном переводить часть гонораров в Фонд мира. Кроме того, в помощь Фонду часто организовывались всесоюзные субботники, воскресники и другие мероприятия, сборы от которых поступали на счет организации. Свои авторские в свое время пожертвовали Фонду Брежнев и Тихонов.
В восемьдесят первом году из жизни ушли руководители сразу двух значимых общественных организаций. Комитет защиты мира остался без своего главы – известного полярника, Героя Советского Союза, начальника Гидрометслужбы СССР Евгения Константиновича Федорова. А Советский фонд мира осиротел в связи с уходом писателя, киносценариста, лауреата Сталинских премий, Международной премии мира, кавалера трех орденов Ленина и председателя Фонда мира – Бориса Полевого. Полевой руководил Фондом долгие годы, его предшественником и первым председателем правления был поэт Николай Тихонов. А преемником Бориса Николаевича на этом посту стал я. В будущем – двадцать втором году – грядет сорокалетие моего председательства. Сорок лет очень важной общественной жизни. Сорок лет беспрерывного труда, ведения проектов, поиска решений и партнеров. Сорок лет работы в Фонде мира. Сорок лет – немалый срок, но всего лишь одна из очередных историй из жизни дома по адресу Пречистенка, 10.
Каким же образом занесло туда меня? Уверен, что многие читатели, увлеченные шахматами, ничего не знают об этой стороне моей жизни, которая с течением лет занимает все большую часть времени, в то время как шахматы перестают претендовать на исключительное первенство. Другие, что-то где-то слышавшие о моем руководстве Фондом, считают, что должность свалилась на меня с небес благодаря шахматным достижениям. Нужно поставить председателем значимую фигуру, имеющую вес на международной арене? Отлично! Давайте выберем Анатолия Карпова. Шахматы вызывают на планете исключительный интерес. Чемпион, только что во второй раз разгромивший Корчного, везде пользуется безграничным уважением – прекрасная кандидатура на пост руководителя общественной организации. Все это во многом соответствует действительности. Безусловно, общественной жизнью заниматься гораздо легче, когда твое имя не требует представлений. Но Фонд мира – совсем не та организация, в которую можно легко привести чужака и тем более сделать его руководителем. Председателями не становятся просто так и даже за исключительные спортивные заслуги мне бы эту должность не подарили. Я шел к ней, начиная с шестьдесят шестого года, когда состоялось мое первое выступление на трибуне общественной организации.
