Тишина была звеняще-тяжелой, давящей, выматывающей душу. И в этой тишине Котов хрипло, безжизненно-спокойно произнес:
— Мы победили.
Эпилог
Интервью все-таки состоялось, и история была рассказана. Правда, в ней не было ни слова о ядерных фугасах. Зато очень много говорилось об аммонитовых зарядах и эпидемии холеры. Тоже масштабно, конечно, но… Вероника жалела о том, что нельзя показать Котова открыто и упомянуть-таки о размерах реальной опасности, грозившей городу. Как ни крути, а полуправда производит далеко не тот эффект. Она останется лишь отголоском правды, затухающим эхом истины. Опять же, к кому вопрошать: «Как такое могло произойти?» К «дяде Васе», профессиональному «стрелочнику» по жизни? Для всех «виновные понесут заслуженное наказание», а в реальности? «Несли» и до сих пор «несут». Заслуженное.
Хотя в передачу и предполагалось вставить кадры, отснятые в аэропорту, но мельком, постольку поскольку. «После того, как бомбы были обнаружены, два истребителя российских ВВС получили задание принудительно посадить захваченный бандитами самолет. Террористы, поняв, что их планы рухнули, взорвали себя. Все преступники, включая главаря группы, погибли».
Очень мило. Девяносто девять процентов материала пошло «в корзину». Точнее, в хранилища ФСБ. Кому нужна лишняя шумиха? В качестве компенсации несколько крепеньких «серокостюмных» ребят отвезли Веронику в метро, на «Охотный ряд», и дали отснять «результаты деятельности террористов». При этом они сосредоточенно сопели ей в плечо, бормоча ободряюще: «Вы работайте, работайте, мы вам мешать не будем. Снимайте себе на здоровье. Фиксируйте, так сказать». Якобы одна из аммонитовых закладок непроизвольно сработала. Самоподрыв, так сказать. «Ну, вы понимаете». Да, она понимает. Это не от благородства или желания показать гражданам, насколько страшными могут быть последствия террористических актов, а для оправдания того, что им, любимым и драгоценным горожанам, приходится выбираться из-под земли аж на «Библиотеке Ленина» и тащиться на автобусах-троллейбусах до «Чистых прудов».
Кроме того, ярко и сочно, во всех подробностях, освещался взрыв на Курском вокзале. Разумеется, кадры, в которых омоновцы лупцуют дубинками зевак, тоже были изъяты бдительными «редакторами-цензорами» из соответствующего ведомства. Выспавшийся и оказавшийся в «мирной» обстановке неожиданно обаятельным парнем капитан Беклемешев в «приватной» беседе рассказал, что двенадцать из пятнадцати фугасов были найдены на территории забытого богом пионерского лагеря.
— Их даже не потрудились закопать как следует, — сообщил он таинственным шепотом, улыбаясь совсем по-мальчишески. — Саперы позвонили, однако «Останкино» уже было эвакуировано…
Не срослось, одним словом. У самолета, среди обломков, нашли пятый труп. Так что никто из изуверов-нехристей не ушел.
А те три фугаса, что были заложены, действительно оказались подключены к сотовым телефонам. Все могло закончиться очень плохо. Но закончилось хорошо. А правительство отбивается от нападок иностранных дипломатов. Справедливо. Не все же им мед кушать большой ложкой, потрудиться изредка тоже полезно. Беклемешев заразительно смеялся, но в глазах у него при этом тлела какая-то странная, совершенно не веселая искра.
Неожиданно ставший начальником отдела Котов все-таки давал интервью. С высокого разрешения начальства, разумеется… Во время съемок он сидел спиной к камере, часто курил и отвечал уклончиво, если эти «заплывы на дальнюю дистанцию» вообще можно было назвать ответами. Выглядел майор хмуро и устало, а во время перерыва вдрызг разругался с Солоповым. «Цыплячья шея», диссидент со стажем, власти не боялся, кипятился, наскакивал на фээсбэшника тощей грудью, каркая на всю студию: «Вы, молодой человек, мне не рассказывайте, как надо снимать! Я лучше вас знаю, как снимать! Учителей развелось — ни пройти, ни проехать!» Котов смотрел на него со вселенским спокойствием и только изредка вставлял: «Вы будете снимать в таком ракурсе, в каком я вам укажу!» В результате снимали действительно так, как сказал майор, а режиссер прохаживался по студии гоголем, периодически восклицая с пафосом: «Вот! Я же говорил, что так лучше! Он еще учить меня будет! Тоже мне, учитель, трам-тара-рам!»
Вероника наблюдала за ними из-за спин операторов, а стоящий рядом Беклемешев время от времени наклонялся к ней и шепотом комментировал происходящее. Иногда получалось довольно забавно. Девушка смеялась в кулачок. Солопов вскидывался и кричал, что попросит немедленно очистить студию, если кое-кто не утихнет сейчас же, и плевать ему на звания, заслуги и должности. Капитан соглашался и, улыбаясь, отвечал, что они уже молчат. Никаких разговоров.
В студию заглянул Леня Калинин. Увидев Беклемешева, кивнул сдержанно, поманил Веронику пальцем:
— Ник, на минуту. Дело есть.
— Хорошо, сейчас. — Девушка повернулась к собеседнику. — Извините.
Капитан улыбнулся:
— Ничего. Я понимаю. Работа.
— Именно. — Вероника выскользнула из студии, прикрыла за собой дверь и подошла к монтажеру. — Ну, что у тебя?
Леня был серьезен, если не сказать больше.
— Пойдем. Мы кое-что интересненькое нашли.
— Где нашли-то, Лень?
— На пленке, которую Мишка отснял в тот день.
Они направились в монтажную. На ходу Вероника поинтересовалась:
— А разве записи не изъяла ФСБ?
Леня пожал плечами.
— Съисть-то он съисть, да хто ж ему дасть. Они же не знали, сколько мы успели отснять.
Девушка засмеялась.
— А не боишься?
— Беру пример с Геннадия Матвеевича.
В монтажной сидел Миша, такой же смурной, как и Леня.
— Привет, — поздоровался он.
