подножку и повалила плашмя на спину.
— Я тебя люблю, — сказала она, чувствуя себя дурой.
Он вытаращил глаза: это застало его врасплох. Какое-то время он лежал на траве, тяжело дыша, вытирая глаза рукавом. Затем Таша помогла ему подняться на ноги.
— Это не работает, — наконец сказал он. — Она наблюдает за мной, следит за моими глазами, ожидая перемен. Нет никаких перемен. Что, если их никогда не будет?
Таша притянула его к себе и держала до тех пор, пока не почувствовала, что его дыхание не начало замедляться, а мышцы не расслабились.
— Ты знаешь, что сказал бы тебе Герцил? — спросила она. — Ты нашел свой путь...
— … так что теперь закрой рот и иди по нему.
Нипс отпустил ее. Он улыбнулся, самой вымученной улыбкой: Таша никогда такую не видела. Затем улыбка исчезла, и он посмотрел ей прямо в глаза.
— Ты расскажешь Мариле, из-за чего все это было, ага? Я имею в виду, если что-то случится и у меня не будет возможности? Ты должна. О, Таша, если бы она когда-нибудь услышит какой-нибудь слух или какую-нибудь неприятную шутку... Ты сделаешь это для меня? Обещаешь?
— Вычеркни это из своего списка, дурак. Я ей скажу. Обещаю.
Глаза Нипса зажмурились. Он кивнул. Таша взяла его за руку, и они вместе отправились на встречу с друзьями.
Встреча должна была состояться в Техел-Бледде, Храме Волков, месте, запрещенном для них до сегодняшнего дня. Пазел спешил туда по тропинке через дубовую рощу, когда встретил Герцила и Рамачни.
— Я заблудился, брожу уже час, — сказал он. — В этой стране есть три или четыре способа попасть куда угодно, и вдвое больше способов попасть в места, которых ты раньше не видел. Мы опаздываем?
— Вовсе нет, — сказал Рамачни. — Храм совсем рядом. Прибереги свои силы на завтра и прогуляйся с нами. Так уж получилось, что нам очень нужно поговорить.
Пазел поднял голову:
— О Таше, да?
— Да, — сказал Герцил. — Вместе с Нипсом мы ее самые близкие друзья. И ты, конечно, больше, чем друг.
Пазел ничего не сказал на это. Он любил этих двоих, но стал относиться к ним настороженно. Он опасался, что, в конце концов, они способны пожертвовать Ташей. Это не делало их злом; возможно, это даже делало их тем, в чем нуждался Алифрос, чтобы выжить. Рин знает, Таша способна пожертвовать собой. Но он, Пазел, не мог ею пожертвовать. Нет, если только он не сможет пойти с ней навстречу любой смерти или превращению, с которыми она столкнется.
— Эта стена внутри Таши... — начал Рамачни.
— Я уже пять раз повторил тебе то, что сказал Эритусме, — сказал Пазел. — Это касается только их — стена не позволяет им поменяться местами. Она не позволяет Таше спрятаться в этой «пещере» в ее сознании, а Эритусме взять под контроль тело и полностью вернуться к жизни. И это все. Таша едва чувствует эту штуку; Эритусма не может понять, что это такое. Может быть, Таша построила его сама, неосознанно. Или, может быть, Арунис каким-то образом вложил это в нее перед смертью.
— Я не знаю, обладал ли он когда-либо такой силой, — сказал Рамачни, — и даже если бы обладал... Чтобы наложить такое заклинание, ему потребовалось бы прикоснуться к ней, причем не на одно мгновение. — Маг посмотрел на каждого из них. — Он когда-нибудь к ней прикасался?
Герцил покачал головой.
— Никогда.
Пазел согласился:
— Он мог бы это сделать, когда мы были заперты в Масалыме. Он никогда не пытался.
— Когда мы сражались с ним на «Чатранде», он призвал тьму, как раз перед тем, как сбежать с корабля, — сказал Герцил. — Тогда он мог дотронуться до Таши. Но темнота была недолгой, и он был в отчаянии, сражаясь за свою жизнь против всех нас.
— Заклинание могло достичь Таши с помощью какого-либо предмета, если бы она держала его при себе достаточно долго, — сказал Рамачни. — Таков был его подход к ожерелью ее матери. Но когда он проклинал ожерелье, Арунис не знал о связи между Ташей и Эритусмой. Вы были свидетелями его шока на Ребре Дхолы, когда он, наконец, увидел правду. Подумайте хорошенько: давали ли ей что-нибудь еще, что могло исходить от колдуна?
— Нет, — сказал Пазел.
— Нет, — согласился Герцил. — После инцидента с ожерельем Таша с опаской относится к подаркам от кого бы то ни было, рад я сказать. Однако... — Он замолчал, с беспокойством взглянув на Пазела.
— Давай, говори.
— А что, если агентом был Фулбрич?
— Фулбрич? — воскликнул Пазел.
— В конце концов, он был орудием колдуна, — сказал Герцил.
И он прикасался к ней, подумал Пазел, внезапно почувствовав дурноту. Много раз. Дольше, чем на мгновение.
— Если Арунис вообще обладал способностью заразить ее разум, то Фулбрич действительно мог быть агентом, — сказал Рамачни. — Пазел, ты говорил с ней об этих встречах?
— Нет!
— Она бы почувствовала магическое вторжение, по крайней мере, на мгновение. Кто-нибудь из нас должен ее спросить.
Пазел глубоко вздохнул.
— Она стыдится всего этого дела, — сказал он. — Конечно, она не должна; она была великолепна. Но подыгрывать его лжи, притворяться, что хочешь его, быть под его чарами — честно говоря, Герцил, это самая отвратительная вещь, о которой ты мог бы ее попросить.
— И ты, и она знаете, почему я так поступил, — сказал Герцил.
Пазел неохотно кивнул. Играя с Фулбричем, они почти преуспели в убийстве Аруниса еще на «Чатранде». И сделали бы это, с горечью вспомнил он, если бы я не вмешался.
— Я поговорю с Ташей, — сказал Герцил. — Пазел прав: я втянул ее в нечестную игру.
Рамачни покачал головой:
— Нет, это должен быть я. Это вопрос заклинаний, и мои вопросы к ней могут быть более точными. Кроме того, я не стану ее позорить. В том, чтобы не быть человеком, есть некоторые преимущества.
Они прошли дальше сквозь деревья, сквозь густой запах суглинка и трепет невидимых крыльев.
— Рамачни, — сказал наконец Пазел, — ты полностью ей доверяешь?
— Что за вопрос! — резко ответил маг. — Таша превзошла мои самые смелые надежды. Я бы без малейшего колебания отдал судьбу всех миров в ее руки,
