Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
дошла до Сашиного двора и свернула в последний, 40-й, дом. Во дворе, несмотря на темноту, еще гуляли дети. Дрались на палках незнакомые парни. Девочки качались на подвешенном на цепях бревне. Алсушки не было, хотя она всегда бегала допоздна. На скамейке совсем маленький мальчишка спичкой чиркал по размокшей ленте пистонов. Взрослых тоже не было. Саша походила среди детей, но знакомых не встретила – играли мальчики и девочки из других домов.
Вернулась ли мама? Вдруг они с ней разминулись? Вдруг мама прошла с теми мамами, которые не остановились? Она сняла рукавицу с левой руки, задрала рукав шубы, но маленьких часиков, таких, как у Аньки, с Микки Маусом, на запястье не было. Она ведь потеряла их в понедельник! Да! Им с Анькой часы подарил дядя Валя, и Саша свои потеряла. Она снова пошла к детям. У компании мальчиков постарше не своим голосом спросила:
– Не скажете, который час?
К ней обернулся рыжеватый парень в такой же ушанке. Он на морозе гулял в легком пальто, верхние пуговицы которого были расстегнуты, и в растрепанном шарфе.
– Чего? – не понял парень.
– Не скажете, который час? – повторила Саша, будто в записи.
Рыжий точно так же отреагировал:
– Чего?
– Время сколько? – спросила Саша на понятном ему языке. Она уже знала, что в речи бывают простые и сложные предложения, короткие и длинные. Светкина бабушка все длинные предложения всегда переспрашивает. И маленькая Женя тоже. Взрослые и умные говорят длинными предложениями, а маленькие или старенькие – короткими. Парень не был маленьким – он был просто глупым. Впрочем, нет, скорее, не глупым, а запущенным.
– Рано еще, – ответил он, услышав понятное ему «сколько время», имея в виду, что рано проситься на мультики.
Саша походила туда-сюда. Надо бы покричать маму – вдруг вернулась? Она подошла к дому и, задрав голову, тихо и жалобно пропищала:
– Мама!
Ее никто не услышал. Вообще никто. Она оглянулась – всё было по-прежнему, дети играли. Саша повторила чуть сильнее:
– Ма-а-ма!
Посмотрела на дом. Вспомнила, что кричать из-под самых окон не надо, так хуже слышно. Саша отошла от дома на расстояние, в котором уместились бы, лежа на земле, этажей пять или шесть. Подняла голову, но не высоко-высоко, а так, чтобы кончик носа смотрел точно в козырек их лоджии.
– М-а-а-ма-а! – получилось громко.
Еще раз, громче! Она оттянула мешавший шарф, поправила шапку, набрала воздуха в грудь… и услышала, что ее «Мама!» кричит кто-то справа. Маленький мальчик в клетчатом пальто и песочного цвета цигейковой шапке, сложив руки в варежках рупором, кричал в него. Звук получался глухой и тупой.
Саша занервничала. Ведь никто сейчас не выглянет. Сбил ей всё своими мультиками. Она по делу! По делу!
– Мама! – настойчиво крикнула Саша.
Мальчишка догадался снять варежки и тут же позвал свою маму.
– Ну, ма-а-а-а-м! – крикнула она.
Свет в их окне, за остекленной лоджией, горел. Но он всегда горел, чтобы воры думали, будто дома кто-то есть.
– Ну мама! – повторила Саша. На этот раз получилось тише, потому что крик смазался выкатившимися слезами.
Саша переминалась в снегу, ей захотелось писать. От волнения она всегда часто писала, поэтому и боялась выступать или отвечать на уроке. Пописать можно было на первом этаже, под лестницей. Или в башне. Заходить в дом она не решилась, поэтому обошла башню, убедилась, что мальчишек поблизости нет, и юркнула внутрь. Там долго возилась со штанами: снять с мокрого от пота тела шерстяные в сосульках гетры, подштанники, колготки и трусы было тяжело, тем более что на руках болтались пришитые к резинкам, обледенелые варежки. Она широко расставила ноги, чтобы не обмочить валенки, присела и быстро пописала. Расправлять колготки было некогда, поэтому она рывком натянула верхние штаны, а нижние слои одежды скатались под ними. Жутко неудобно, но расправлять их в башне в полной темноте еще хуже. Саша вернулась на свое «кричальное» место и с разгона, без раздумий, вдруг заорала:
– Аньку убили!
Двор замолчал. Дети, даже самые большие и грубые парни, вдруг съежились в маленькие комочки, побросали свои лопатки, палочки, пистолетики и кинулись к окнам. Оттуда моментально высунулись головы.
– Домой! – закричала сразу половина окон.
– Я боюсь! – ревом ответили дети.
Кому-то матери пообещали спуститься, кого-то продолжали криком загонять домой.
Из Сашиного окна никто не выглянул. Мамы дома не было! Зато высунулась тетя Оля. Она диким голосом заорала:
– Какую Таньку убили?
Саша остолбенела. Надо бы крикнуть, что не Таньку, а Аньку, Аню Вторушину, но голос пропал. Она молча рассматривала тетю Олю, розовую на фоне комнатного света. Тут подошел тот самый рыжий дураковатый парень в ушанке. Он оттянул от шеи и без того почти спавший шарф, снял варежки и прокричал:
– Да не Таньку!
– Не Каромину? – тетя Оля высунулась из окна почти по пояс. Даже снизу было видно, как от нее шел пар.
– Аньку! Анну! – крикнул пацан.
Тетя Оля пропала из окна. Она не узнала Сашу?
Парень спросил:
– А какую Аньку?
– Вторушину, – плакала Саша.
Пацан изо всех сил крикнул в пустое тети Олино окно:
– Вторушину Аньку убили. Анну!
Остальных детей во дворе потихоньку забирали. Из Сашиного дома тоже приходили женщины, но все они жили на несколько этажей ниже.
На Лесобазе постоянно кого-то убивали. Едва заслышав слово «убили», дети каменели от страха. Войти в грязные черные подъезды восьмиэтажных домов боялись все. Поэтому звали мам. В тот раз, когда в Сашином доме, в коридоре, появились прикрытые газеткой органы, маленьким сказали, что это кишки коровы. Но Саша видела, как приезжали врачи и милиция, а комендант кричала, что ей опять звонит прокуратура.
После этого случая несколько вечеров никто из детей один не гулял. Многие даже не ходили в школу, потому что учились во вторую смену. В школе, как всегда, всё поняли и не ставили пропуски. А еще Саша вспомнила, что однажды на Лесобазе появился маньяк. В их школе говорили, будто он ловил детей на длинном переходе от Судостроителей до Домостроителей, где стояла школа. Он пускал им по венам мочу и разбавленное водой дерьмо. Когда пошли такие слухи, в школе отменили последние уроки второй смены, чтобы дети возвращались засветло.
Таких случаев было много, и Саша зачем-то стала их все вспоминать. И пьяницу, которую давным-давно, еще когда они с Анькой учились во втором классе, загрызла собака. Та самая Лесси, она еще убила Сеню Ксенофонтова. А когда в 40-м доме отчим заколол свою падчерицу прямо на ступеньках главной лестницы? Саша видела издалека, как грузили в машину
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
