– Я и сам рад, что мы так повеселились.
Они стояли возле окна, опираясь на раму, и наблюдали за тихой улицей. Где еще можно найти столь беззвучное место в их жизнях?
– Главное, чтобы никто не караулил нас здесь.
Нина поняла, что Эрик говорит про врагов, и покачала головой.
– Здесь никого нет, – твердо заявила она, – они все там.
Оба взглянули на виднеющиеся далеко небоскребы. Где-то среди них была Башня Виктора, чьи прожекторы прорезали ночное небо до самой луны.
Странное ощущение охватило Эрика. Он словно вырвался на пару часов из собственной жизни и вселился в другого человека, живущего в здешних местах с облезлыми домами, ржавыми автомобилями на обочине и маленькими квартирками с тонкими стенами, через которые слышишь, как храпит сосед. Нина права. Здесь никого нет. Здесь нет его жизни, она вся там посреди мерцающих огнями высоток. Там его друзья, его враги, его жертвы и его тревоги. А здесь стоит совсем другой Эрик, Эрик из параллельной жизни. Наверняка, у него есть свои заморочки и хлопоты, вроде, попасть после офисной работы на школьное собрание сына, завезти горячего хлеба соседке, выгулять собаку и отложить немного денег с жалованья на новую машину. Почему-то Эрик из фантазий со всеми своими проблемами казался настоящему Эрику счастливее.
– Нина, прости, что тебе приходится видеть столько жестокости, – внезапно произнес Эрик.
Может, он просил прощение у Нины, а, может, и у самого себя.
Нина посмотрела на него и тотчас же ощутила его скорбь по ушедшей возможной жизни, отличной от нынешней, и, разумеется, лучшей. Так уж мы устроены, мы уверены, что в параллельных мирах мы живем лучше, потому что не хочется верить, что горе преследует нас по пятам, и от него невозможно скрыться.
Нина тоже часто представляла, какой могла бы быть ее другая жизнь, где родители до сих пор живы, где нет болезненной части биографии с психбольницей, где она не является частью жестокого мира наркоторговли, и где она никогда не видела смерть.
– Когда Ян отпускал меня, он говорил о том, что твой мир ужасен, – говорила Нина. – Я знала, что так оно и есть. Он жуткий, и мне было сложно адаптироваться.
Невольно всплыли воспоминания о самом первом дне, когда с ее помощью был найден разноглазый Альберт, и Дэсмонд замучил беднягу до смерти. Это чудовищное приветствие характеризовало весь новый мир. Нина поняла, во что она ввязалась, и что ей предстоит пройти и побороть в себе, чтобы Монстры не вырвались на свободу в столь злачном для Их жестокости месте.
– Но потом твой мир подарил мне Мию, – Нина даже улыбнулась слегка. – Она поделилась со мной множеством идей о том, кто я, что есть моя болезнь, и как можно бороться с ней. В больнице никто до таких мыслей не додумался.
Эрик вопросительно взглянул, требуя продолжения:
– Я поняла, что неважно, где я, или с кем я. Это не имеет значение. Главное то, во что я сама верю, что считаю ценным, и чем хочу дорожить. Все зависит только от меня.
Эрик слушал, не перебивая.
– Тебе покажется это бредом, потому что я сама не вполне понимаю, как это произошло. Но оказавшись здесь, в мире, где столько крови и боли, я лучше поняла свою болезнь. Теперь я знаю, что Монстры – это не что-то чужеродное, как вирус, который атакует тебя извне. Монстры – часть меня. Это – я. Просто это часть, которая не должна победить. Поэтому я держусь за тебя, Эрик. Ты для меня проводник, который ведет через горы трупов и не дает мне оступиться. Когда ты рядом, я перестаю бояться. Когда ты рядом, Они молчат.
Нина дотронулась до стекла, на котором кто-то когда-то оставил отпечаток руки, надеясь, что его обнаружат в будущем. Нина хотела бы сказать этому далекому посланнику: «Да! Я получила твое сообщение! Я нашла его!» Но отправитель никогда не узнает об этом, и тогда Нина задавалась вопросом: почему она увидела его, почему он важен? Потому что та девушка узнала в тот день, что ожидает первенца? Тогда кто захотел увидеть этот далекий образ: Монстры или Нина? Какая часть забралась далеко в паутину времени и вытащила эту добрую картину? Конечно же, добрая Нина. Монстры такое не показывают. Вот если бы у девушки случился выкидыш или, будучи беременной, ее сбила машина, то такое Монстры с удовольствием бы продемонстрировали. Но как бы Нине хотелось верить, что она может их перевоспитать! Она хотела думать, что научит Их быть добрыми. Папа учил их быть добрыми, рисуя добрые картинки. Нине хотелось надеяться, что в один день они перестанут быть Монстрами, и превратятся в Ангелов. И вместо убийств Они будут спасать.
– Я надеюсь, что сама смогу перестать Их бояться. И тогда ты мне больше не понадобишься, – прошептала Нина, отрывая ладонь от невидимого отпечатка.
Эрик вдруг поддался, стремительно налетевшему порыву, и дотронулся ладонью до ее щеки. Нина сначала удивилась, но потом улыбнулась.
– Помнишь, когда ты в первый раз дотронулся до меня? – спросила она.
Эрик усмехнулся.
– Ты закричала на меня, чтобы я не трогал тебя, – вспомнил он, смеясь.
Нина дотронулась до его большой и слегка огрубевшей ладони у нее на щеке.
– Теперь я хочу, чтобы ты никогда меня не отпускал, – прошептала она.
Эрик больше не мог сдерживаться. Он притянул Нину к себе и поцеловал.
Он был с ней так нежен, словно она была хрустальным шаром, который сломается от легкого давления. Но, тем не менее, он был настойчив, потому что, так же как и она, не хотел отпускать ее.
Возбуждение нарастало, и в какой-то момент Нина чуть отстранилась, словно оценивая, нравится ли ей новый уровень их отношений. И всей душой и телом она кричала «Да!».
Эрик понимал ее взгляд, хотя она ни слова не шепнула ему в мозг. Подсказки были не нужны. Он завел руки ей за спину, нащупал молнию на платье и медленно потянул вниз.
Нину переполняли смешанные чувства. Был там и стыд из-за того, что она впервые оказалась перед мужчиной в кружевном белье, и наслаждение тем, что она могла так сильно возбудить мужчину, и тонна желания чувствовать на себе его тело.
Он целовал ее шею, плечи, грудь. Его осторожность все больше уступала жесткому напору по мере роста возбуждения. Он оставил нежности, поддавшись страсти, заставляющей его скорее заполучить желаемое. Он не церемонился с бюстгальтером и просто сорвал его и тут же припал к грудям. Он мял их и жадно облизывал, и даже укусил сосок, не желая контролировать вырвавшийся пыл. Но Нина и не хотела, чтобы он останавливался. Она прижималась к его горячему телу, стараясь слиться с ним воедино. Она прижимала к себе его голову, когда он целовал ее груди, торс, живот.
Он резко встал с колен и вырос перед ней, судорожно расстегивая рубашку, жадно целуя ее губы, не желая разрывать контакт. Избавившись от рубашки с такой силой, что запонки разлетелись и закатились, невесть куда, Эрик легко поднял Нину, и она обхватила его горячий торс бедрами. Они вместе рухнули на кровать, и перешли точку не возврата.
