Глава 50
Весна принесла море цветов. Возле дома, в котором пригласил их пожить Зафер Озан, росли маки и штокрозы, белые и розовые анемоны, календула и бальзамины. Саба развлекалась тем, что составляла каждый день всевозможные букеты.
Особняк стоял на скалистом обрыве над морем неподалеку от дворца Монтаза и по стандартам Озана был невелик, так, почти простая хижина. Но в нем были светлые, белостенные комнаты, замечательная длинная веранда, обращенная к морю, и маленький сад, где цвели акации и жасмин, а с ветвей свисали апельсины, мандарины и лимоны. Место было тихое и уединенное, и кроме пасшегося неподалеку горластого осла и утреннего щебета птиц ничто не нарушало тишины – редкая роскошь после жизни в военных лагерях и многоместных палатках.
По утрам приезжал на велосипеде Юсуф, слуга Озана, и привозил корзинку с вином, свежим хлебом, сыром и какой-нибудь свежей рыбой. На светлой кухне, выложенной голубым и белым кафелем, Саба с переменным успехом пыталась что-то готовить.
В первые два дня Саба и Дом лежали в объятьях друг друга в белой спальне и спали, спали, спали. А когда не спали, то смеялись, что зря теряют время. Потом последовали длинные, ленивые дни; они любили друг друга, плавали, загорали, ужинали на веранде при свечах, босые.
– Смотри, – сказала как-то вечером Саба, взглянув на звезды. – Вон там Волосы Вероники. – Она показала на скопление звезд. – Я понятия не имею, кто такая Вероника. Просто папа когда-то показал мне это созвездие в звездном атласе.
– Вероника была женой египетского царя Птолемея, – пояснил Дом. – Во время похода мужа против сирийского царя она посвятила свои прекрасные волосы Афродите как благодарственную жертву за его победы. На следующий день волосы исчезли из храма. Придворный астроном объяснил, что они перенесены богами на небо и что он уже нашел это новое созвездие. В общем, он нашел удачную уловку, иначе был бы скандал и полетели головы сановников.
– Откуда ты все это знаешь?
– Из летной практики и благодаря своему высокоразвитому интеллекту. – Дом по-прежнему смотрел на звезды и витал где-то на удалении многих световых лет.
Ей нравилось, что он так много знает. Ее это успокаивало.
Он читал ей стихи Кавафиса. Оказалось, что этот поэт жил когда-то на Рю Лепсиус, почти рядом с их домом.
Корабль уплыл, дороги замело.
А ты так никуда и не стремился.
И умираешь…
в Греции
и в Риме;
в Библии,
в Коране;
в богатстве,
в нищете;
и в радости,
и в горе…
Везде. Одновременно. Навсегда[151].
– Вот так было и у меня на душе, – сказал ей Дом. – Когда мы расстались и я не мог тебя найти. Хуже просто не бывает.
Можно быть счастливым, даже не замечая этого, а иногда тебя переполняет счастье, но ты прекрасно сознаешь его драгоценность и недолговечность.
Бывали минуты, когда Сабу пугало почти мистическое совершенство тех дней – все было так, как надо, и в избытке. И те дни невероятно сильно отличались от остальной жизни, с ее неопределенностью, терзаниями и скукой, со всеми прочими драмами, большими и мелкими, которые выпали на ее долю. Ей хотелось продлить это счастье, чтобы оно было с ней всегда, но она была уже взрослая и понимала, что это невозможно. Мир не стоял на месте, скоро все переменится. Дом ждал своего очередного назначения – Королевские ВВС Западной пустыни уже свернули палатки, многие летчики отправились в другие эскадрильи: на Сицилию или в Бирму. Саба ходила в Каире на репетиции очередной экстравагантной постановки Озана и пела для солдат, которые все еще оставались в Суэце и Каире. А в пустыне уже заносило песком следы войны – ангары, склады ГСМ, траншеи.
Как-то раз к ним заехала Арлетта. Она привезла письма для Сабы, две коробки рахат-лукума с фисташками, бутылку джина, а еще пучеглазого электрического верблюда, купленного в сувенирной лавке. При включении в сеть глаза верблюда загорались зловещим красным огнем.
На одном конверте Саба узнала аккуратный, округлый почерк матери.
Она ушла в спальню, заперла дверь и дрожащими руками открыла конверт, ожидая, что в письме она прочтет известие о смерти отца – ей часто снился такой сон, горестный, с ужасным сознанием потери.
Но новости оказались хорошие: младшая сестренка Лу вернулась из долин; она, как и прежде, бойкая, хорошо учится, держит себя солидно, как взрослая. Тан хорошо себя чувствует, прыгает как блоха, обзавелась новой подругой, тоже из Турции, которая живет на их улице. А в последних строках материнского письма прозвучала необычная, бунтарская нотка.
«Ты только посмей не приехать на Помрой-стрит, когда вернешься в Англию! Этот дом навсегда останется твоим домом, что бы там ни говорил отец. Недавно он подписал новый контракт с «Файффс» и будет показываться дома еще меньше прежнего, так что у нас будет много времени. И, честно говоря, Саба, милая, я рада, что ты приняла такое решение. Тебе жить, поэтому тебе и решать, а у меня своя жизнь. Надо было бы мне давным-давно от него уйти – он упрямый, всегда настаивает на своем, и я сыта по горло его капризами».
Это был шок.
До этого она видела мать в разных, часто противоречивых ролях – хорошей спортсменки, покорной жены, страстной театралки, искусной кулинарки, – но этот негромкий рык накопившейся злости, прозвучавший в конце письма, заставил ее задуматься, знала ли она ее когда-нибудь по-настоящему. Мысль о том, что война изменила и маму, была слишком тревожной. Саба обсудила это с Арлеттой во время их неспешного утреннего заплыва до плота, привязанного в сотне ярдов от берега.
Она рассказала ей, как мама, которая когда-то не могла выйти из дома, не накрасившись, не одетая с иголочки, с удовольствием ходила потом на фабрику в жутком комбинезоне и старом зеленом шарфе, повязанном на голову в виде тюрбана; как однажды она сказала Сабе, что это гораздо интереснее, чем сидеть целыми днями дома, тем более что муж постоянно в плаванье.
– Правильно, – спокойно ответила Арлетта. – Я бы сошла с ума, если бы сидела дома, да и ты тоже. Скука.
Арлетта все время пыталась сохранить волосы сухими и поэтому напоминала испуганную афганскую борзую, которую злые шутники бросили в море.
– Вот посуди сама, – запыхавшись от усилий, проговорила она и махнула рукой на горизонт. – Мы привыкли получать то, что нам нужно, благодаря работе, и мы будем скучать без нее, правда?
Саба поглядела на ярко-синее море, на безоблачное небо, на берег с чистым белым песком, на дом на скале, где они были так счастливы с Домиником.
– Нам скоро придется уехать отсюда? – Бессмысленный вопрос.
– Не будь идиоткой, – ответила подруга. – В Англии будет ужасно, но это наши привычные ужасы.
