– Странно, мне показалось, что дверь скрипела, – задумчиво протянул кучеяр, которого Арлинг заметил первым. – Может, Хамса?
– Да нет там никого, – раздался голос второго охранника. – Хамса только заступил, с чего бы ему возвращаться?
– Может, отлить захотел? – произнес третий стражник, и Регарди понял, что ему опять повезло. Кучеяры стояли рядом.
– Раньше ему ничто не мешало поливать всех струей прямо с крыши, – фыркнул первый кучеяр, и все трое захохотали.
Арлинг отправил их в царство сна одного за другим. В трубке как раз было три иглы, и ему даже не пришлось ее перезаряжать. Подстрелить их оказалось легче, чем оттащить с прохода. Регарди пришлось потратить время, чтобы спрятать тела в проемах ниш, на случай если остальные тюремщики вернуться раньше. Затолкав последнего кучеяра, он спохватился. Время летело незаметно, и час, отведенный ему иманом, неизбежно истекал.
Поняв, что сглупил, потратив драгоценные минуты на стражников, Регарди бросился к нижнему ярусу, стараясь не свернуть себе шею на крутых лестничных поворотах. Чудом перемахнув через недостающую ступень, вместо которой зияла дыра, Арлинг заставил себя успокоиться и пойти шагом. Если он грохнется в лестничный колодец, дальше можно будет не торопиться.
Восьмую камеру он нашел быстро. В первую очередь потому, что другие клетки пустовали. То ли правосудие Балидета было милосердным, и преступники отбывали наказание на каторгах, то ли в тот день была назначена только одна казнь, и остальные смертники дожидались своей очереди в камерах под землей.
Итак, оставалось самое сложное. А, может, наоборот, все пройдет легко и незаметно. Странно, но пока он подбирал ключ к замку, у него даже не тряслись руки. Страшно стало, когда дверь, наконец, открылось, и вместе с запахами гнилой соломы, клопов и немытого тела ему навстречу вырвался насмешливый голос узника.
– Почему так долго? – прохрипел он. – Я уж думал, иман про меня забыл. Вот дьявол, а юмор у него все тот же. И почему из всех учеников школы ко мне прислали именно тебя?
Голос показался знакомым, но Арлинг не мог вспомнить, где слышал его раньше. Впрочем, это было неважно. Убедившись, что смертник в камере один, Регарди осторожно приблизился. Несмотря на то что человек был прикован к стене, он казался опасным.
– Мы не знакомы, – ответил он, допустив ошибку, о которой иман его не предупредил. О том, что с жертвами, а тем более смертниками, лучше не разговаривать, Арлинг поймет гораздо позже.
– При всей своей широте, мир, увы, тесен, – усмехнулся узник. – Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я покидал школу, ты был еще слепым щенком, и все удивлялись, зачем иману понадобился бродячий драган-калека. Но, как я вижу, учитель опять победил. Он всегда побеждает, даже когда нам кажется, что победили мы. Трусливый щенок превратился в верного пса, готового лизать хозяину пятки за корку хлеба. Я Ихсан, а ты – «белый верзила». Ну, вспомнил? Мы занимались на соседних площадках, и меня раздражало, что какого-то северянина, да еще и слепого, обучали тому, что было доступно не каждому кучеяру.
Теперь Арлинг вспомнил. Ихсан был его ровесником, но в отличие от него занимался в Школе Белого Петуха с детства. Он часто дразнил его, подкладывая камни на пути или пуская стрелы, которые пролетали в двух пальцах от головы Регарди. Прошло немало времени, прежде чем Арлинг научился не замечать их. Так продолжалось до тех пор, пока однажды за Регарди не вступился Фин. Финеас был непререкаемым авторитетом для всех. После того как он не вернулся из Муссавората, его место так и осталось незанятым.
Что касалось Ихсана, то он ушел из школы шесть лет назад после очередного летнего экзамена, который он сдал, как всегда, успешно. Редко какой ученик его возраста мог похвастаться таким количеством «испытательных» шрамов. У Ихсана их было десять, хотя руки его сверстников украшали не больше пяти зарубок. После вмешательства Финеаса, Ихсан стал игнорировать Арлинга, обратив на него внимание лишь тогда, когда иман впервые поставил их сражаться в паре. В тот раз кучеяр здорово намял ему бока, хотя потом Регарди все равно ему отомстил, обогнав на большом круге старой крепостной стены. В последующие годы их отношения не стали ровнее, но, по крайней мере, обходились без конфликтов. За пределами Огненного Круга, где им приходилось заниматься в паре, они друг друга просто не замечали.
Последние слова Ихсана запомнились Арлингу хорошо.
– Не хочу быть чьим-то рабом до конца жизни, – заявил кучеяр ученикам, собравшимся его провожать. Регарди в проводах не участвовал, занятый повторением урока по сикелийской географии, но временами прислушивался, так как ему было странно, что кто-то хотел уйти из школы добровольно.
– Мне нужна настоящая жизнь, а не обещания, – горячо шептал Ихсан. – Иман никогда никого не пустит в Пустошь Кербала. Зачем ему это? Он ведь сам оттуда ушел. Все знают, что учитель давно уже не верит в Нехебкая и его магию. Так почему мы должны верить в него? Все, что ему нужно от нас – это деньги. Испытание Смертью, Пустошь Кербала… Лишь красивые слова для глупцов, возомнивших себя избранными. Я не собираюсь всю жизнь носить воду и пропалывать грядки. Он многому меня научил, но я заплатил за каждый его урок – своим временем, трудом и деньгами. И ничего ему не должен. Я не призываю вас бросать школу, просто хочу, чтобы вы задумались. Самое страшное – это не рабство, которое он называет преданностью, самое страшное – это отсутствие выбора. Здесь, в школе, у вас нет жизни. Живет иман, а вы лишь декорации для его спектакля.
Так говорил тогда мальчишка, и его слова ужасно рассердили Арлинга. Но сейчас, когда он стоял рядом с повзрослевшим и изменившимся Ихсаном, который был прикован к стене тяжелыми кандалами, его одолевали иные мысли.
Отсутствие выбора… Не с ним ли он столкнулся сегодня утром? Учитель отправил его в тюрьму в то время, когда Регарди чувствовал, что должен был быть совсем в другом месте. Возможно, шесть лет назад Ихсан не так уж и сильно ошибался. Но это были плохие мысли. Арлинг поспешил стряхнуть их с себя, словно они были навозными мухами, только что прилетевшими с мусорной кучи. Зараза в Балидете распространялась быстрее пыли, гонимой ветром. За все эти годы он ни разу не усомнился в имане, так отчего же сейчас ему было тревожно?
– Чего ты медлишь? – спросил Ихсан, вернув его в тюремную камеру. – Не знаешь, какую смерть выбрать? Поверь, любая сейчас будет лучше той, что ждет меня завтра. Тебе со мной еще повезло. Когда много лет назад иман точно так же привел меня сюда, то приказал убить старика. Палач хорошо над ним поработал. Тюремный врач вправил ему руки и ноги после дыбы, но отрезанные уши вернуть, конечно, не мог. Старик выглядел отвратительно. Все его тело покрывала короста грязи, пота и крови, в глазах копошились черви, а клопы устроили на его голове гнездо. И, тем, не менее, он хотел жить. Этот жалкий комок умирающей плоти рыдал и валялся у меня в ногах, умоляя не убивать его. Но я все равно это сделал. Не потому что так сказал иман. А потому что старик вызвал во мне такое отвращение, что я без труда перерезал ему глотку. Лишь позже я узнал, что стал тогда рукой помощи имана, которую он протягивал бывшим друзьям. Помощь, конечно, своеобразная, но в каком-то смысле бесценная. Старик был известным отравителем, убившим не одного человека. Он должен был покинуть этот мир в жутких мучениях на главной площади, но я даровал ему быструю смерть. Теперь такой рукой помощи стал ты. Со мной все будет легче. Я сам прошу тебя убить меня, потому что завтра мне уготована незавидная участь.
