– С-сэр, я полагаю…
– Не советую шутить со мной, – угрожающе процедил сквозь зубы Марч. – Говорите, где он?
Официант, встретив буравящий взгляд этого странного посетителя и заметив, как быстро багровеет его лицо от еле сдерживаемого гнева, решил, что умная осмотрительность – лучшая часть храбрости, и быстро ответил:
– Он в голубой гостиной, сэр.
– Благодарю.
Юстас повернулся на каблуках кругом и снова пересек вестибюль. По правде сказать, он понятия не имел, где находится эта комната, и только сейчас это понял.
– Где голубая гостиная? – переспросил он у другого официанта, только что появившегося из буфетной с высоко поднятым подносом в руке.
– Дверь направо, сэр, – удивленно ответил тот.
– Прекрасно. – Марч в каких-нибудь десять шагов достиг двери и распахнул ее. Когда-то голубая гостиная, возможно, и заслуживала такого названия, теперь же обои на ее стенах выцвели до благородно-серого цвета, а тяжелые гардины лишь в складках сохранили первоначальный светло-синий цвет, надежно защищая комнату от прямых лучей солнца. Все четыре высоких окна выходили на улицу. Прошедшие десятилетия обесцветили и большой ковер на полу. От его узора в розовых, серых и зеленых тонах остался почти бесцветный размытый рисунок. Портреты старых и почетных членов клуба, приобретшие благородные тона сепии и темного янтаря, относились главным образом к XVII или XVIII веку. На некоторых из них можно было различить только белизну париков изображенных джентльменов.
Юстасу не доводилось бывать здесь прежде. Эта гостиная была святилищем самых старых и почетных членов клуба. А таким ему лишь мечталось стать.
Йена Хэзеуэйя он увидел в большом кожаном кресле читающим «Таймс».
Марч был слишком разъярен, чтобы думать о приличиях. Слишком многое в его душе было осквернено. Никому не удастся спрятаться от ответа за условностями клуба джентльменов. Остановившись перед Хэзеуэем, он вырвал из его рук газету и безжалостно бросил на пол ее шелестящие листки.
Все головы сидящих в креслах членов клуба повернулись на шум. Генерал, щеки которого осеняли бакенбарды, что-то недовольно проворчал. Банкир многозначительно откашлялся, член Палаты лордов (не столь уж частый посетитель ее заседаний) снял очки от удивления, у епископа вывалилась из рук сигара.
Немало удивленный, Йен поднял глаза на столь наглого посетителя.
– Я намерен задержать вас, – сурово произнес Юстас.
– Послушайте, старина… – начал было банкир.
– Вас обокрали, сын мой? – мягко спросил епископ. – Карманный воришка, не так ли? Кошелек?
– Не слишком ли – вырывать из рук газету? – заметил лорд, с неприязнью глядя на Марча.
Но Хэзеуэй был совершенно спокоен. Он продолжал неподвижно сидеть в кресле и не пытался поднять газету с пола.
– Что привело вас в такое негодование, мой друг? – спросил он наконец спокойно и очень медленно. Возможно, в другое время Юстас и не заметил бы, каким холодным и немигающим был взгляд у этого человека. Но сейчас все его чувства были обострены. Теперь он даже ждал, что тот применит к нему физическую силу, поэтому был готов дать отпор и даже жаждал этого.
– Да, меня обокрали! – гневно воскликнул он. – Лишили доверия к… – Он запнулся, не находя слов для выражения бури чувств обманутого и оскорбленного человека. Но затем нужные слова вдруг появились, и каждое из них причиняло ему боль. – У меня украли веру в моих товарищей, в тех, кого я боготворил и уважал, в тех, кому я мечтал подражать! Вот что вы сделали! Вы все разрушили, предали…
– Мой дорогой друг! – поднялся банкир. – Вы совершаете ошибку…
– Вы непозволительно шумите, черт побери, – рассердился генерал, ощетинившись бакенбардами. – Это все, что я хочу сказать, сэр! – Он с шумом расправил газету и снова углубился в нее.
– Полно, дружище. – Банкир сделал шаг к скандальному посетителю, вытянув впереди руки, словно этим жестом хотел удержать его от какого-нибудь неблагоразумного поступка. – Хороший холодный душ приведет вас в порядок…
– Я трезв, как судья при исполнении своих обязанностей, – сквозь зубы прошипел Марч. – И если вы дотронетесь до меня, сэр, если только коснетесь, клянусь богом, я нокаутирую вас. Этот человек, – он продолжал смотреть на Хэзеуэя, – совершил убийство. Не образно говоря, а в прямом смысле этого слова. Он хладнокровно и намеренно отнял жизнь у другого человека, отравив его.
Теперь его уже никто не перебивал. Йен Хэзеуэй спокойно и терпеливо, с чуть заметной усмешкой слушал Юстаса.
– Он подсыпал яд ему в коньяк, здесь, в этом клубе…
– В самом деле, послушайте… – сбивчиво залепетал епископ. – Это…
Но под гневным взглядом Марча он тут же умолк.
– Вы – палач! – снова резко повернувшись к Хэзеуэю, выкрикнул Юстас ему в лицо. – И я знаю, как вы это сделали! Вы прошли в гардеробную и переоделись во фрак официанта, снова вернулись в гостиную, подали бедному сэру Артуру отравленный вами коньяк, а затем вернулись в гардеробную… – Он остановился. По страшно побледневшему лицу Йена Марч понял, что того покинула уверенность. Секрета, который ему доверили охранять, больше не было, он был кем-то раскрыт. Юстас видел страх в глазах Хэзеуэя, а за ним и ненависть. Маска упала с его лица. – Я беру на себя право задержать вас за отравление сэра Артура Десмонда, приведшее к его смерти, – объявил он.
– Абсолютная бессмыслица, – ровным голосом произнес лорд. – Вы пьяны, сэр. Бедняга Артур Десмонд покончил жизнь самоубийством. Мы готовы забыть ваше возмутительное поведение, Марч, если вы тут же заберете свои слова обратно и перестанете быть членом этого клуба.
Йен встал и попытался обойти Юстаса. В этот же момент лорд, крепко ухватив нарушителя спокойствия за руку, оттащил его в сторону.
Это взбесило Марча. Он был физически крепким человеком и поборником здорового образа жизни. Его мощный удар пришелся лорду прямо в челюсть и свалил его в одно из пустующих кресел.
Хэзеуэй, довольно больно лягнув напавшего на него джентльмена в голень, пустился наутек, но тот вовремя обернулся и в один прыжок догнал его. Прыжки и захваты Марча на поле для игры в регби в его студенческие годы не раз вызывали одобрительный рев трибун. Оба рухнули на пол, опрокинув столик, у которого тут же отлетела ножка, и поднос с чашками и блюдцами. Осколки разбитой посуды усеяли ковер.
Открылась дверь, и перепуганный официант замер на пороге, глядя на лорда, лежавшего в кресле, разбросав руки и ноги, и на Юстаса с Йеном в отчаянной схватке на ковре, пыхтящих и задыхающихся, на их мелькающие кулаки и ботинки. За всю свою жизнь слуга не видывал ничего подобного и поэтому не знал, что делать. Он стоял и мучился от собственной беспомощности.
Генерал выкрикивал команды, которые никто не исполнял, епископ пытался произносить какие-то слова назидания – что-то о миролюбии и мудрости воздержания, – но слушать его было некому.
