— Иди сюда, — крикнул Карим и втащил ее в подъезд.
Назнин хотела что-то сказать, но не могла справиться с дыханием.
— Что ты здесь делаешь?
— Шахана, — только и смогла произнести она.
— Иди домой. Здесь тебе не место.
— Шахана. Она где-то здесь.
Карим схватил ее за плечи. В глазах молнии. Еще чуть-чуть, и он начнет ее трясти. Успокоился.
— Хорошо. Я тебя слушаю.
Она как можно быстрее ему все рассказала. Карим глянул по сторонам, жестом приказал ей замолчать и следовать за ним.
— Что происходит? — спросила она, когда они проходили мимо разбитого входа в магазин. Вспомнила его слова. Клянусь Аллахом, мы все выступим, как один.
— Джамал Заман сегодня вышел из больницы. Помнишь парня по прозвищу Нонни?
Назнин прибавила шагу, чтобы поспевать за ним.
— И что же здесь творится?
Хотя сама ответ видела на последнем собрании.
— Месть. И месть за месть. — Он обернулся. — Господи, здесь творится полный беспредел! Здесь даже повода не нужно. Сунь им что-нибудь под нос, и они разорвут это на части. Полицейскую машину, витрину магазина, все что угодно.
— А как же марш?
Он пожал плечами:
— Ну, промаршировали мы. И что?
— А «Львиные сердца»? Они пришли?
— Человек двадцать-тридцать было. Они ничего не решают.
На тротуаре лежала куча награбленного добра, никому не нужного, поэтому в спешке брошенного. Они побежали через дорогу.
— Ничего не решают?
— Не здесь. Не сейчас. Когда лидеры не предпринимают никаких действий, люди начинают действовать сами. Понимаешь?
Они дошли до «Шалимар». Свет в кафе не горел. Столики накрыты, на каждом горшочек с искусственными цветами и три жестяные тарелки с чатни, нарезанным луком и райтой[90]. Назнин посмотрела на Карима.
— Идем домой, — сказал он.
Назнин прислонилась лицом к стеклу и прижала по бокам ладони.
— Утром она вернется.
Назнин посмотрела на двери в туалет в конце зала возле витрины, на них кебаб, курица-тандури[91], бхази, пури[92], рис с овощами, молочные конфеты, ладду, сияющие от сахара и тускло мерцающие желаби.
— Я провожу тебя до угла. Оттуда сама спокойно доберешься.
И тут Назнин их увидела. Три официанта спиной к стене, руки за спину, а за ними две маленькие фигурки держатся за руки.
Назнин замолотила по стеклу и закричала:
— Шахана! Шахана! Это я. Я здесь. Мама тебя нашла.
Шану знал, что она ему собирается сказать. Поэтому он говорил и не мог остановиться. Говорил вместе с телевизором. Назнин уставилась на экран. На экране только два цвета: красный и черный, даже лицо Вопрошателя все в красно-черных тонах. И слов его не слышно. Шану сидел на подлокотнике дивана и слегка раскачивался, словно мог в любую секунду полететь в какую угодно сторону. Не умолкали ни его глаза, ни руки, ни брови, ни щеки, ни нос, ни рот. Все ходило ходуном. Периодически он раскачивал ногами, показать, сколько в нем жизни, возможностей и будущего.
— Это чтобы мы не забывали, — и он выразительно показал на экран, — откуда мы сегодня уезжаем. Сейчас, конечно, вместо Шаханы у нас клубок нервов, она вся напряжена, конечно, неудивительно, что она решила бежать, ну и посмотри, к чему это ее привело, и там, куда мы едем…
Шахана лежит в ванной, рядом сидит Биби и не спускает с сестры глаз.
Назнин посмотрела на мужа. Он улыбнулся в ответ, но поток слов не иссяк.
— За нами заедет мой коллега из «Кемптон карс». Я когда его впервые увидел, подумал, что он, что называется, невежа, ну вообще так оно и есть, в большей или меньшей степени, но он все-таки добрый малый. Англичане про таких говорят «соль земли». Ты знаешь, что это означает?
— Уже скоро…
Лицо его пошло ямочками.
— Я понимаю, момент волнующий! Давай проверим билеты и паспорта. В аэропорту снова проверим, там, насколько я помню, понаставят нам штампов и…
— Надо было раньше тебе сказать.
Назнин посмотрела на свои руки.
Шану встал. Отряхнул пыль с брюк, это его лучшие брюки, ткань голубая, хлопок с полиэстером, в тон им бледно-голубой с бежевым ремень. Шану подошел к телевизору. Мелким и легким шагом. Скорее подскочил, чем подошел.
— Давай его выключим. По большому счету сейчас его смотреть все равно что оглядываться назад. С сегодняшнего дня будем смотреть только вперед. Когда переедем в бунгало, твоя сестра будет жить с нами. Ты довольна?
И снова прикрепил к телевизору пометку «На аукцион». Прошелся по комнате. Еще чуть-чуть, и он начнет приплясывать.
— Еще бы недовольна! Только подумай! Снова вместе с Хасиной, девочки вместе с тетей, выходные на Кокс Базар, девочек обязательно свозим в Сундарбан. Там они увидят настоящего бенгальского тигра. Ха! Ха, ха. Назнин! Ха!
Она подошла к мужу. Они стояли близко-близко друг к другу между диваном и креслом. Назнин рукой коснулась его щеки. Он уткнулся лицом в ее ладонь и поцеловал в порыве грустной нежности. Из шеи потихоньку уходило напряжение, голова оседала на грудь. Назнин крепко сжимала его лицо, словно пыталась остановить кровь из раны. Другой рукой обняла его.
— Понимаешь, — забормотал он ей в ладонь, — все эти годы я мечтал вернуться домой Большим человеком. Только сейчас, когда для меня все уже позади, я понял, что по-настоящему важно. Покуда со мной моя семья, моя жена и мои дочери, я сильнее всех на свете.
Уткнулся ей в плечо. Через все тело прокатился вздох. Она прижалась к нему еще сильнее.
— Что это значит, «Большой человек»? — шепнула она ему на ухо.
Грудь ее разрывало от грусти. Внутри ничего, кроме грусти, она везде, даже в костях.
— Что это значит, твой «Большой человек»? Разве я из-за твоего Большого человека тебя люблю? Разве можно в человеке любить другого человека?
Его слезы обожгли ей руки.
— Значит, ты поедешь со мной? Поедешь?
— Нет, — выдохнула она.
Подняла его голову, заглянула в лицо. Оно заострилось и осунулось, стало почти неузнаваемым.
— Я не могу поехать с тобой.
— Я не могу здесь остаться.
Они прижались друг к другу. Их окутала грусть, с которой не справиться ни слезами, ни словами, над которой не властны ни место, ни причины, ни следствия, которая разлилась в воздухе, проникла в позвоночник и которая теперь всегда будет с ними, куда бы они ни отправились.
