Книга Два брата - Бен Элтон

— Фрида к нам так и не переехала, — сказала Дагмар. — Мол, подполье не для нее, она умрет со своими пациентами.

— Да, узнаю маму, — глухо откликнулся Отто.

Он думал о смерти, что выпала брату. На фронте и ему доводилось вжиматься в землю, выглядывая вражеские тени. Но то была другая война… Сорокаградусный мороз. Ничейная земля на позициях двух самых беспощадных армий, какие только являлись на свет. Желание жить растоптано, и ты встаешь навстречу избавительной пуле.

Убили одним выстрелом? Срезали силуэт на фоне морозного ночного неба?

Или долго истязали плененного приспешника сатаны?

Знать не дано. Крохотное утешение — брат сам выбрал, когда покинуть этот мир.

Умер, как и жил, по плану.

Они так и сидели на парковой скамье. Странно, думал Отто. Он ждал, что вот-вот появятся агенты Штази и запихнут его в полицейскую машину.

Но никого не было. Лишь по дорожкам бегали дети, вдалеке наяривал оркестр.

Кучка окурков росла.

Из чемоданчика Отто достал новую пачку сигарет. В Хитроу он купил два блока.

Может и не хватить, подумал он.

— Когда начались последние облавы, а Фрида отказалась уходить в подполье, Зильке решила спрятать в нашей квартире других евреев, — рассказывала Дагмар. — Дескать, ради несчастных бедолаг можно и потесниться. Из-за этого мы жутко ссорились.

— Ты была против?

— А чему ты удивляешься? Нет, скажи, с чего вдруг мне тесниться? Всякая «субмарина» — прокаженная, кошмарная опасность для себя и других. Вечная угроза ареста. И предательства. Да, уж поверь, предательства. Голодные собаки рвут друг друга. Если б Зильке привела хоть одну «субмарину», риск попасться удвоился бы, а провиант уполовинился. Пойми, наступал финал. Для немцев и евреев. Нацисты не могли одолеть Ивана и искали, на ком отыграться. Конечно, на евреях. Вынесли Окончательное Решение. После введения «желтой звезды» спрятаться было негде, если не имел такого ангела-хранителя, как у меня. Гестапо приступило к систематической очистке Германии от евреев. Рассылались повестки с приказом явиться на вокзал. Иногда без всяких повесток людей просто выдергивали из постели. Твоих деда с бабкой увезли в ноябре сорок второго. Пришла повестка: в такое-то время быть на вокзале, каждому разрешено взять маленький чемодан. Конечно, они подчинились. Все подчинялись. Им говорили, что на Востоке их ждут новые дома, целые города. Люди верили, хотели верить. Даже после всего, что с ними сотворили, они не могли воспринять немыслимое. Осознать, что в конце пути им уготованы не новые дома, а газовые камеры. Товарные вагоны набивали битком, и люди испражнялись друг на друга. В железнодорожных тупиках они умирали от удушья и обезвоживания. Сквозь решетки выбрасывали на рельсы трупы умерших младенцев. И все равно не верили, что нацисты намерены убить всех. Вот почему я могу понять тех немцев, которые говорят, что ничего об этом не знали. Если уж сами евреи не верили в то, что с ними происходит, как могли поверить те, кому и без евреев забот хватало?

Отто не интересовало, знали немцы или нет.

— Что было с мамой? Когда ее увезли?

— Она еще продержалась несколько месяцев. Вскоре после гибели Пауля у нее отобрали квартиру. Накрылся дурацкий языковой кружок, где старые евреи по-английски стенали, что им не продают мыло и запрещают звонить из телефонных будок.

— Мама организовала кружок? — улыбнулся Отто.

— И еще кучу всякого. Носилась по всему городу. Пешком, потому как в трамваи евреев не пускали, а велосипеды у них забрали. Будто лично хотела помочь каждому бедолаге. Наверное, этим так долго и спасалась. Нацисты кое-что соображали. Паника и бунты им были вовсе ни к чему. Они до последнего поощряли инициативность евреев. Фрида получила место в так называемой Еврейской больнице, которую гестапо еще не прикрыло. Понимаешь, они делали все, чтобы евреи сами себя укокошили: лгали, запутывали, сбивали с толку. Больница — часть этого плана. Люди спокойнее воспринимали повестки на отъезд. Раз уж в Берлине существует Еврейская больница, значит, и на Востоке приготовлены новые дома.

Отто кое-что знал о тактике нацистов.

— Мама работала в Еврейской больнице?

— Говорю же, больница — одно название. Скорее уж склеп. Ни оборудования, ни денег. Только для метисов и евреек, чьи мужья-немцы были на фронте. Если те погибали, их вдовы теряли свой особый статус и прямиком отправлялись в лагерь смерти. Похоронка и приговор на одном бланке. Вот такой вот мрачный юмор.

История придавила тяжким гнетом. И Дагмар будто хотела поделиться неподъемной ношей. Но Отто вернул ее к теме:

— Что стало с мамой?