В-2004 № А3.3. Полевой дневник. 2004. С. 16.
227
М. В. Ж. ж. 1963 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 14.
228
И. Е. С. м. 1942 г. р., М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 12.
229
Молитвы или иные формулы говорят про себя, как и в других ситуациях контакта с предполагаемыми колдунами, из-за опасения обнаружить свои подозрения и тем самым оскорбить хозяина. По той же причине никто сейчас, по моим наблюдениям, не решается сотворить крестное знамение или перекрестить угощение.
230
Сведения об оберегах при угощении взяты из следующих интервью: М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. В-1999 № 7.1; Л. Н. ж. 1953 г. р. Сив. В-2000и № 5.4; И. Е. С. м. 1942 г. р., М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 12; Е. А. Г. ж. 1933 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 18; Е. Н. С. ж. 1928 г. р. Кезс. Полевой дневник. 2004. С. 26; Е. А. Г. ж. 1933 г. р., П. Е. В. ж. 1970 г. р. Кезс. В-2005 № А5.4.
231
Понимается это не столько как демонстрация хозяином того, что в питье нет «отравы», сколько как «снятие» наговора — подобно тому, как снимается заклятье на выход колдуна из дома, если в дверь, над которой с молитвой поставлены ножницы, пройдет простой человек. Ножницы остаются, но перестают «действовать»: Если кто вперед вот пройдет, вот такой человек, он все снимает тогда (М. П. С. ж. 1945 г. р. Кезс. В-2004 № А2.3). Эта идея, как и другие народные обычаи, связанные с «первым» (днем года и месяца, первым встречным, первым взглядом и т. п.), основана на семантике «начала», определяющего весь последующий ход событий.
232
Прагматичное объяснение этого обычая таково: пальцем удерживают пенку, в которой, как считается, может находиться порча в виде мелкого предмета — соринки, соломинки, нитки. Однако поскольку в действительности палец просто держат со стороны губ, ничего им не удерживая, мы можем говорить о символическом действии оберега. В таком случае палец может быть рассмотрен как субститут первого, на которого должно пасть заклятье, но поскольку это всего лишь палец, наговор просто «снимается», подобно тому, как «снимает» простой человек действие ножниц в притолоке двери (ср. обычай сначала взглянуть на свои ногти, прежде чем посмотреть на младенца, чтобы его не сглазить [Левкиевская 2002: 24]). Ср. также противоположное правило — при лечении у знахарей требуется пить наговоренную воду так, чтобы большой палец не лежал на кружке и не служил преградой между человеком и водой [Ермакова 2005: 130].
233
Все эти обереги могут применяться одновременно. Вот как об этом рассказывала информантка, выросшая в Вятской губернии: Если в чужом доме наливают тебе пить (вина, например) и чтобы ничем не опоили, надо сказать: «Господи, благослови» и поверх рюмки дунуть, сдуваешь вроде что-то, если, бывает, наговаривают, то не в рюмку, а поверх как бы сдуть и пить вот так — через палец [большой], через ноготь [показывает: когда рюмку держишь, то большой палец лежит на краю рюмки и, когда пьешь, нижняя губа почти его касается]. Вот так надо, через ноготь пить, и ничего никогда не будет [Запорожец 2009: 59].
234
Е. А. Г. ж. 1933 г. р., П. Е. В. ж. 1970 г. р. Кезс. В-2005 № А5.4. Напомню, что Дмитрий Тимофеевич испортил Марью тем, что бросил в нее золотое кольцо левой рукой. В свою очередь, колдуна можно обезвредить, ударив его наотмашь левой рукой [Левкиевская 2002: 128].
235
Так, духовница одного из соборов сказала: «Ой» говорить не положено, лучше скажи «Ох!» (А. Т. Ч. ж. 1930 г. р. Вер. ААЛ. ПВ-2000. Дневник Е. В. Литвяк. С. 113).
236
Ср.: Это вот мне <про> Маринку говорила, про Маринку-ти [колдунью]. Говорит, приходит как-то ко мне. Ну, она вот зачем ни зачем, а придет и скажет чаво-нибудь. Нюра, ее сестра, была в Рязани. Говорит, приходит ко мне [Маринка], открывает дверь: «Маша, Нюра привет передавала». И пошла. Я говорю: «Что! На кой он мне нужен, привет-то» <…> Пошла корову доить — не дает корова молока: вымя расперло, а молока не дает [Ивлева 2004:187] (текст записан в Рязанской области).
237
По легенде, Фостера натолкнул на его гипотезу «образа ограниченного блага» и побудил заняться изучением зависти вид ста мексиканских школьников, которые, стараясь не привлекать к себе внимания, завтракали [Maloney 1976Ь]. По данным того же автора (к сожалению, источника он не приводит), в одной из провинциальных русских газет XIX в. была напечатана заметка о том, как висевший в витрине мясной лавки окорок пришлось выбросить — он стал ядовитым от завистливых взглядов голодных прохожих.
238
Действительно, вполне обезопасить себя от подобных подозрений можно, лишь прекратив всякие социальные контакты, поскольку способность магического вреда традиция приписывает не только слову, взгляду, прикосновению, но и мысли, ср., например: У нас тут врачом работала девка. Я стояла в магазине. Она приходит. Я толькё и подумала: «Ой, какая она, — думаю, — красивая…» Из магазина ушла. А ей плохо… Она пала в магазине туто <…> Она говорит: «Анфуза Степановна, меня нынче кто-то в магазине изурочил. Ак я, говорит, пала вовсе. Не знаю, кто это». — «Ой, Вера Николаевна, это я ведь тебя изурочила. Я вот чё, — говорю, — подумала». — «Ах ты, окаянная, ах ты, паршивая. Я тебя сейчас как в реку брошу, — говорит, — дак ты знать будешь». Я говорю: «Ладно, ладно, больше я тебя никогда не изурочу». Дак где ее встречу после этого, толькё подумаю: «Тьфу» [ТКУ 2000: 55]. Еще один показательный пример: Завтра Казанская, а нынче так разболелась: все примывалась кругом везде, а одна тетка мимо меня прошла, а я в террасе промывала пол, и она, наверно, подумала: «Какая девка здоровая, холодно, а она раздета» — и <я> захворала! [Запорожец 2004: 27] Последний пример хорошо демонстрирует, как «колдовская» модель зарождается в сознании жертвы с помощью приписываемых чувств и мыслей даже в случае, когда у несчастья (болезни) есть очевидные естественные причины.
