фыркает.
Я беру телефон из своей кабинки и обнаруживаю тревожное количество пропущенных звонков от мамы.
Тревога мгновенно охватывает меня. Один-два звонка не были бы поводом для беспокойства. Но она звонила четыре раза, зная, что я играю в игру сегодня днём и, скорее всего, не смогу перезвонить.
— Эй, я догоню вас позже, — говорю я Райдеру и Беккету. — Надо позвонить маме.
Я нажимаю на имя мамы, чтобы перезвонить, и она отвечает на первый же звонок.
— Привет, — говорю я с опаской. — Всё в порядке?
Слегка затянувшаяся пауза.
— Нет, не всё.
— Что случилось?
— Шейн... — Голос мамы дрожит. Она снова делает паузу, прочищая горло. — Тебе нужно вернуться домой.
Страх пронзает мой позвоночник. — Почему? Что происходит?
— Твой отец в больнице.
Глава 49
Шейн
Беззащитный
Я доезжаю до Вермонта менее чем за три часа. Папы нет в маленькой больнице рядом с Хартсонгом. Мама сказала приехать в крупную больницу в городе. Она отказалась давать какие-либо подробности, так что я не имею ни малейшего представления, что, черт возьми, происходит. Может быть, он попал в автомобильную аварию?
Она не отвечает ни на один из моих звонков все три часа, что я еду в машине. Мне остается только сидеть за рулем в состоянии полного панического ужаса. Команда Брайар по футболу тоже играет в выходные на День благодарения, и я жалею, что не додумался заехать на стадион и стащить Диану с поля, чтобы она поехала со мной. Но это не её семья. Это не её ответственность.
Я весь на нервах, когда паркуюсь на стоянке перед больницей. Мама наконец-то решает признать мое существование, отвечая на мое последнее сообщение, что встретит меня в вестибюле.
Ветер шумит у меня в ушах, когда я спешу к входу. На улице прохладно, поэтому я засовываю руки в передний карман худи. Я не взял перчатки. И куртку тоже. Я просто выскочил из с катка с ключами и телефоном, оставив все остальное, как идиот.
Я вхожу в вестибюль, оглядываюсь, и, увидев знакомое лицо матери, направляюсь к ней. — Что за черт? Я звоню тебе уже три часа.
— Прости. Мы разговаривали с врачами твоего отца.
— О чем? Что происходит?
Я замечаю глубокие морщины на ее лице, прорезающие кожу вокруг рта, морщинки у глаз. Она выглядит… старой. Изможденной. Я думаю о последних нескольких месяцах, о мелких ссорах между ними, о моментах напряжения, которые я замечал. Я всматриваюсь в её лицо сейчас, и это осознание бьет меня, как товарный поезд. Это не была авария.
— Он болен, да? — Холодно спрашиваю я.
— Да.
— Что это? Что у него?
Мама кусает губу.
— Мама, — рычу я, затем делаю вдох, когда она вздрагивает. Я потираю переносицу. — Прости, я не хотел кричать. — Мой голос дрожит. — Просто скажи мне, что у него, ладно? Хотя, забудь. Просто отведи меня к нему. Где он?
Я начинаю идти к лифту, но она хватает меня за руку, тянет назад.
— Не сейчас, — тихо говорит она. — Мне нужно тебя подготовить.
— Подготовить? — Страх обрушивается на меня с силой, в тысячу раз большей, чем удар, который я получил сегодня вечером. Синяк на плече — это ничто. Пустяк по сравнению с той агонией, что я чувствую сейчас. — Насколько это серьезно?
— Очень.
Она ведет меня по коридору к пустой скамейке, уговаривает сесть. Она берет мою руку, и её пальцы холодные, как лед, прикасаются к моей коже.
— У него рак поджелудочной железы.
Я смотрю на неё, не совсем понимая. — Что? Как? — Я не могу сдержать сарказм. — Это же не простуда, которой можно вдруг заболеть... — Ужас заставляет меня замереть, как только до меня доходит. — Сколько ты знала об этом?
— Шесть месяцев.
Я редко испытываю страх, поэтому все, что я чувствую в данный момент, для меня ново. И это не просто страх. Это ужас. Это агония, которой я никогда не знал. Это ярость, когда я смотрю на свою мать.
— Шесть месяцев? — Я отталкиваю её руку от себя, не в силах осознать, что она говорит. Как она могла так поступить со мной. — Ты знала об этом шесть месяцев и не сказала ни слова?
— Это было его решение. — Голос мамы звучит устало. Побежденно. — Он не хотел, чтобы ты знал. Он не хотел, чтобы вы с сестрой знали.
Я внезапно вспоминаю свою младшую сестру. — Где Мэрианнн?
— Она наверху в комнате ожидания с твоей тетей.
— Она его видела? Она знает, что происходит?
— Да. Мы сказали ей этим утром, когда нам пришлось его госпитализировать.
Я кусаю внутреннюю сторону щеки так сильно, что прокусываю. Вкус меди наполняет мой рот. — Почему его госпитализировали? Нужна операция?
Мама качает головой. — Это неоперабельно.
Я сглатываю. — Ладно. Значит, химиотерапия? Лучевая терапия?
— Это неизлечимо.
Мой лоб морщится. — Он умирает?
— Да.
— Почему, черт возьми, вы... — Я быстро замолкаю, когда несколько голов поворачиваются в нашу сторону. Медсестра в зелёном халате хмурится на меня, проходя мимо нас.
Я закрываю лицо руками и выпускаю беззвучный крик. Затем поднимаю голову и смотрю на маму. Беспомощный.
— Что, черт возьми, происходит? — Теперь и я звучу побежденно.
Тихим голосом она описывает все, через что им пришлось пройти за последние шесть месяцев. Все началось с вздутия живота, потом появились боли в животе. Боль, казалось, возникла из ниоткуда. Они предположили, что потеря аппетита была вызвана болью. И, конечно, меньше ешь и пьешь — худеешь. И я хочу ударить себя, потому что заметил, что он похудел. Боже, я думал, что он просто начал заниматься спортом. Он запустил себя в последние годы, слишком занят работой, чтобы посещать спортзал или ходить со мной на гольф.
А я думал, что мой папа выглядит отлично, поздравлял его с похудением.
Господи.
Моя тупость вызывает приступ неистового смеха.
