За какие-то полчаса Эльга выбилась из сил. Кое-как задавила, втиснула образ Тоггендоля, с замиранием ожидая, что сейчас листья и иголки опять поплывут по узору вразброд.
Но нет, нет.
– Все.
Она не сошла, сползла с лестницы, чувствуя себя так, словно день тряслась в фургоне на плохой дороге. Борьба с листьями далась тяжело. Пальцы ныли. Ломило шею. Эльга и не помнила, когда ей приходилось преодолевать такое упорное лиственное сопротивление. Вроде всегда находила общий язык, слышала, понимала. Почему вдруг?
Она тронула слабо зеленеющую печать. Может, поэтому? Потому, что тот, чьим именем она ставилась, и тот, кто ее ставил, мертвы?
– Эх, ва!
Тангариец, забравшись на возвышение, вздернул голову к своему букету.
– Как, нравится, Туги? – спросил его Скаринар.
– Совсем я, – ощерился Тоггендоль. – Только моложе. Хочу себе такой же.
– Позже, Туги, позже.
Скаринар повлек тангарийца к выходу. Тот оглядывался, кажется, даже подмигнул Эльге. Она отрешенно подумала, что если добавить в его букет папоротника, яблони, репейника, ромашки, березы, рябины и два-три цветка багульника…
От Скаринара на темной ткани тюфяка остался мазок белил.
Эльга легла в стороне. Может, всех их попробовать изменить? – посмотрела она на незавершенное панно сквозь пальцы. Если сделать это незаметно, словно поправляя букеты, то приспешники мастера смерти, все эти новые титоры, энгавры, командиры и сами не поймут, когда станут его врагами.
Глупо. Эльга закрыла глаза. Что сделает Скаринар? Сразу их убьет. Вот и все. Значит, остается одно – изменить рисунок самого Скаринара. Если получится. Да, это неправильно, она уже клялась, что не станет вмешиваться в узоры людей, но поступила так и с господином Астараго, и с Сарвиссианом, и неосознанно, наверное, со многими еще, ведь делать людей лучше, слегка поправляя сбой, кривую черту характера, жадность, злость, зависть, страсть или боль – тоже по большому счету вмешательство. Не важно, что исправление символическое…
– Эй!
Эльга открыла глаза и повернула голову на голос. Голова Рыцека выглядывала из окна. Голова улыбалась.
– Что?
– Я приду к тебе вечером.
– Нет, – сказала Эльга. – Я устала.
– Что, дикарь бородатый понравился?
– Нет.
– Ну! – Рыцек, подтянувшись, упал на подоконник животом. – Я всяко лучше. Я видел, как он людей режет. Просто как кроликов или вот поросят. У него кинжал есть, «ущербная луна», острый, вот уж где мастер…
– Зачем ты мне это говоришь?
Рыцек улыбнулся.
– Если будешь жить со мной, этот урод на полет стрелы к тебе не подойдет.
– А Скаринар?
– Тебе придется его полюбить.
– Что?
– Это не сложно. Он на самом деле очень разумен. И в Крае будет больше порядка. Он уже здесь, этот порядок. Титоры между собой не ссорятся, интриг не плетут, кафаликсы не выдумывают новые поборы, война с Тангарией окончена, энгавры зашевелились – повелитель спросит с них за дороги и доходы горожан. Надо только выбросить из головы, что господин Ольботтог может быть не прав.
– А люди? – спросила Эльга.
– Полюбят тоже. – Рыцек кувыркнулся и оказался внутри.
Шаг его сделался вкрадчивый, мягкий. Он скользнул к возвышению.
– Нельзя полюбить убийцу, – сказала Эльга.
Рыцек улыбнулся.
– Можно! Думаешь, наш прежний кранцвейлер был весь из себя замечательный и добродетельный, как Матушка-Утроба? Молчишь? И правильно. А ведь его сейчас считают чуть ли не образцом правителя.
Он подобрался к Эльге и присел на тюфяк.
– Наш дорогой кранцвейлер, прежний, сгноил своих родных братьев в тюрьме, а жену одного из братьев взял себе в жены. Да и дети от брата пропали где-то на юге. Ты знаешь, что южные вейлары приторговывали с калифатами людьми? Такие вот совершенно невинные дела. Местечко туда, местечко сюда.
Эльга прижала ладони к ушам.
– Я не хочу это слышать!
– Ну зачем же?
Рыцек, улыбаясь, силой выкрутил ей руку. Эльга стиснула зубы, стараясь не закричать. Тогда Рыцек схватил ее за горло. Лицо его исказилось в страшной гримасе.
– Дура! – выплюнул он, встряхнув девушку, как куклу. – Ты должна полюбить правителя, иначе он тебя убьет! Понимаешь?
– Понимаю, – прохрипела Эльга.
– Он чувствует.
– Я знаю.
Рыцек разжал пальцы.
– Просто не думай о нем плохо.
Эльга мотнула головой.
– Я не могу. Я… он безумен.
Рыцек поднялся и посмотрел на Эльгу сверху вниз.
– А я?
– И ты.
Усмешка, так похожая на усмешку мастера смерти, искривила рот Рыцека.
– А ты – дура! – Он пнул тюфяк. – Здесь все или дохнут, или любят, поняла? Другого выхода нет!
– Я ему нужна, – сказала Эльга.
– А потом?
– А потом она умрет, – раздалось из-за колонны.
Хихикая, Скаринар вышел к возвышению. Волосы его так и остались приглажены с одной стороны и растрепаны, взбиты – с другой. Горжет с перевязью исчез, вместо него плечи Скаринара украшала малиновая накидка с прорезями для рук и стоячим воротником.
– Повелитель Скари, – склонился перед ним Рыцек.
– Я думал, что ты выпрыгнул в окно.
– Я вернулся.
Мастер смерти хмыкнул.
– Можешь выпрыгнуть еще раз. Нет, лучше выйди в двери и займись чем-нибудь. На площади перед дворцом строят помост, с которого я буду казнить мятежников. Посмотри, так ли уж он хорош.
– Слушаюсь.
Рыцек направился к дверям. Скаринар с усмешкой следил, как он идет между колоннами.
– Хороший парнишка, – сказал он Эльге, когда тот исчез, – но, боюсь, я буду вынужден его убить.
– Почему? – спросила Эльга, поднимаясь.
– Потому что я – мастер смерти и это моя сущность. – Скаринар почесал подбородок. – К тому же он стал навязчив. Знаешь, – обернулся он, – я не переношу восторженного проявления чувств. Ладно, об этом позже, если тебе будет интересно. Портрет Тоггендоля мне понравился, да, строго, ничего лишнего, скупой рисунок, но я его чувствую, и ты, по крайней мере, сделала его не хуже Униссы.
Он оглядел панно.
– Здесь много работы. Сегодня к тебе прибудет еще один человек, новый титор Фалабада. Его поместишь ниже.
– Хорошо.
Скаринар с интересом посмотрел на девушку.
