То есть работать надо, даже если ты умер? — Стас не удержался от нервного смешка. — Смерть от работы не освобождает?
— И от страданий тоже, — подхватил Дарен. — Поэтому глупцы те, кто покончил с собой в надежде убежать от проблем. После смерти проблемы только начинаются. Но мы с Мирой нашли свое призвание — привечать заблудшие души и утешать их. Или как минимум объяснять, что да как.
Стас вытаращил глаза. Посмотрел на Миру, потом на Дарена. Снова на Миру.
— Вы… встретились здесь?
Оба улыбнулись.
— Да.
«Они нашли друг друга после смерти! Как такое возможно?»
— Пойдемте в дом, — предложила Мира.
В доме было чисто и светло. Многие вещи пропали — например, груда тапочек и калош, которые вечно усеивали веранду возле порога.
Стас дотронулся до стен и шкафа для верхней одежды. Все реальное, отчетливое, различимое вплоть до мелочей.
И все же на самом краю сознания чувствуется присутствие желтого тумана… Стас не смог бы объяснить это ощущение. В восприятии оставалось что-то тусклое, чуть давящее на психику.
В коридоре не было люка, ведущего в подвал. Совсем, ни следа. Его не забили и не замаскировали. Его будто и вовсе никогда не было.
В гостиной на столе для гостей лежала скатерть и усеивали тарелки и чашки. В тарелках дымилась еда: суп, котлеты с зеленью, салаты. Стоял графин с оранжевым соком.
— Если честно, — сказал Дарен, когда все уселись, — здесь никому не требуется еда и вода. Но привычка есть привычка.
Стас сидел на том самом месте, где сидел обычно во время визитов в родную деревню. Дарен занимал стул бабы Насти, и Мира — место матери.
Все же она чем-то неуловимо напоминала молодую маму — ту, что оставалась на фотографиях.
Стас прислушался к себе: есть и пить он действительно не хочет. Есть легкое ощущение голода и жажды, но оно какое-то смутное, как если бы он испытывал эти чувства во сне. Больше намек на чувство, нежели оно само.
— Значит, мы в Перепутье? — произнес Стас.
Дарен ответил:
— Древние тауханцы называли это место Бардо, а европейцы — лимб или чистилище. Все это не совсем верно. Нас здесь никто не будет судить — мы сами себя судим. Точим виной, стыдом и сожалениями. Большинство здесь видят лишь часть реальности — они почти слепы.
— А вы все видите?
— Да.
— Почему у вас не кошачьи глаза?
Дарен и Мира переглянулись.
— Ты имеешь в виду «Глаза Бога»?
«Опять эти божественные очи», — с неудовольствием подумал Стас. И вслух сказал с легкой улыбкой:
— Все-таки кошки — это боги?
Мира покачала головой:
— Глаза Бога даны не всем.
— Кто эти огромные чудища в тумане? Пьющие кровь и занимающиеся… кое-чем?
— Они указывают путь дальше, — ответила Мира.
— Куда — дальше?
— В новую жизнь. Но мы не думаем, что нужно идти дальше. Нужно выбирать.
— Что выбирать?
Дарен поднялся, прошел мимо дивана и отодвинул шкаф. За ним обнаружилась ниша с лакированной полкой. Насколько знал Стас, в его настоящем доме ничего подобного не было. На полке в ряд лежали странные вещи: сетчатая серебристая маска на нижнюю часть лица; необычный аппарат, похожий на старинную печатную машинку, но без клавиатуры; свернутый в рулон кусок темной ткани.
Дарен развернул ткань, и она расправилась в длинный плащ-накидку.
— Что тебе нравится больше? — спросил он.
Стас тоже поднялся, осмотрел предметы, поджал губы.
— Да ничего мне не нравится, — признался он. — Что это за вещи? Откуда взяли?
Мира коснулась его плеча:
— Постарайся сосредоточиться и выбрать то, что больше на тебя «смотрит»! К чему у тебя притяжение? Если не выберешь, придется возвращаться назад, в темноту и чудовищам…
Стас протянул руку к плащу, но отдернул ее, так и не притронувшись.
— Этот плащ… Я видел его на чаринчанах! Такие плащи носила элита Чаринска, когда делала подношение Серым!
Это воспоминание сверкнуло в мозгу ярчайшей молнией. И тут же потухла, как и все прочие воспоминания.
Дарен и Мира молчали. Ждали вердикта.
И Стас продолжал:
— Эта машина… Она похожа на печатную… нет, на маленький ткацкий станок! На нем надо что-то шить? — Его озарило: — Кукол?
Не дождавшись ответа, глянул на сетчатую маску. Он видел ее на ком-то… ком-то знакомом и незнакомом одновременно. Ком-то, кого он втайне от себя побаивался…
— Эта сетка…
Заговорила Мира:
— Надень ее на себя, Станислав! Думаю, она будет тебе к лицу! Правда, Дарен?
— О да, Мира! В той жизни, Станислав, ты искал потерянное, вот и сейчас продолжишь делать то, что умеешь…
— Я буду, — начал Стас и запнулся, напрягая память. Нужное слово вынырнуло из омута бессознательного. — Я буду… Гончим⁈
Он обернулся к Дарену и Мире.
— Вы предлагаете выбрать профессию? Или подносить Серым, или делать куклы, или быть Гончим?
Те не смутились. Мира проговорила:
— Да.
У Стаса похолодела спина, а внутренности сжались.
— Кто вы такие?
— Утешители, — ответила Мира. — Мы утешаем и помогаем найти путь заблудшим. Надень-ка эту сеточку!
«…Надену и превращусь в лича!» — в ужасе подумал Стас.
Мира взяла маску обеими руками и поднесла к лицу Стаса. Она продолжала улыбаться материнской улыбкой. Дарен держал плащ за плечи и тоже улыбался.
Стас сделал шаг назад. Повернулся и выбежал из гостиной, из дома, помчался во весь дух к стене с проломом — назад в туманный мир, полном чудовищ и страдающих людей. Подальше от ужасного выбора.
Ни Дарен, ни Мира его не преследовали.
Глава 64
Перепутье-5
Бежал долго — не столько из-за страха, сколько из-за отсутствия усталости. Здесь Стас не испытывал ни голода, ни жажды, ни утомления. Нет, какое-то чувство утомления присутствовало, но было слабым подобием настоящей усталости. Он тяжело дышал, пока бежал, даже потел, но все это было чуточку ненастоящим…
И после всего этого нужно продолжать верить, что Перепутье — единственный реальный мир?
Он пересек пустошь и углубился в руины. Все застилал вечный туман. Стоял день. Чудовищ нигде не было видно, но временами встречались небольшие группки блуждающих «слепцов». Стас присел на каменную плиту, полого торчащую из черной земли. Отдышался. Наклонился и зачерпнул пальцами почву — она была жирная, чуть влажная, рассыпчатая. И совсем не издавала запаха…
— Кладбищенская
