ни удушена. Ее останки сохранились, и химический анализ показал: содержание мышьяка в них в 150 (!) раз выше максимально допустимого уровня [123]. Это подтверждает — она была казнена по тому же обвинению, что ее сын, и тем же способом.
Свою мать и других сообщников, очевидно, выдал сам Владимир Андреевич, когда брат предъявил ему улики. Точно так же, как он это сделал в 1567 г., надеясь заслужить прощение. Властолюбивая княгиня и в монастыре не унялась, по-прежнему руководила действиями сына (Грозный в послании к Курбскому назвал Владимира просто «дураком» которого настраивали другие). А прощали их уже много раз, и мягкость оборачивалась новыми бедами — не только для Ивана Васильевича, а для всей России. Поэтому Владимиру и Ефросинье предложили скушать то же самое вещество, которое они предназначали для царской семьи и передали повару. (Чтобы получилось 150-кратное превышение, мышьяк и впрямь надо было чуть ли не ложками есть.)
Их казнь широко не афишировалась. И похоронены они были как члены царствующего дома. Владимир Андреевич — в Архангельском соборе, Ефросинья — в усыпальнице великих княгинь, Вознесенском монастыре. Но истину не скрывали. Государевым послам, поехавшим вскоре в Литву, была дана инструкция: если возникнут вопросы о смерти Старицкого, «говорити: князь Володимер был с матерью учал умышляти над Государем нашим Царем и Великим князем и над его государьскими детми всякое лихо, хотели Государя и государьских детей испортити, да воры из бояр к ним пристали, и Государь наш, сыскав, потому и учинил» [581].
В «синодике опальных» вместе с Ефросиньей действительно упоминаются 12 человек. Мы уже отмечали, что реконструкция «синодика» не может служить документальным доказательством. Но в данном случае ей можно верить. Только там названы не 12 «стариц», а 7, и 5 мужчин. Это были слуги и ближние боярыни, ушедшие с княгиней в монастырь, их них две немки и одна татарка [582]. Доверенные Ефросиньи, через них обеспечивалась связь с сыном, боярами, согласовывались планы. Они были соучастниками преступления и понесли наказание. Жена Владимира Андреевича Евдокия умерла в один день с ним, 9 октября 1569 г., и была похоронена в Вознесенском соборе. Она приходилась двоюродной сестрой изменнику Курбскому, скорее всего, была сообщницей мужа и могла попасть под приговор вместе с ним. Но этому противоречат два факта.
Родной брат Евдокии, Никита Одоевский, состоял в Опричной думе и остался в ней — разве мог царь оставить брата осужденной изменницы? А химический анализ останков Евдокии показал, что она умерла от ядов, но не тех, которые постоянно использовались против государя (мышьяк и соли ртути). У Евдокии нашли более чем десятикратное превышение свинца и пятикратное превышение бария по отношению к допустимому уровню [583]. Напрашивается версия, что при аресте и казни мужа она приняла другой яд, имевшийся у нее. Совершила самоубийство, которое приняли за удар, сердечный приступ от морального потрясения — и похоронили по-христиански. Конечно, для православного человека самоубийство было неприемлемо. Но мы уже приводили многочисленные доказательства, что заговорщики, в том числе Старицкие и Курбский, были связаны с ересью «жидовствующих». Так что моральная преграда к самоубийству у них снималась.
Но с детьми Старицкого получается полная нестыковка. Его сын Василий, расстрелянный у Курбского и отравленный у Таубе и Крузе, остался жив, позже царь возвратил ему отцовские владения. Двух дочерей, Евфимию и Марию, Иван Васильевич самолично выдавал замуж. Иногда указывают на записи в «синодике опальных» — «На Богане благовернаго князя Владимира Андреевича со княгинею да з дочерью», как доказательство, что была отравлена младшая, девятилетняя дочь Евдокия [584]. Кстати, в отличие от матери Ефросиньи, даже в «синодике» никаких служанок на Богане не упоминается. Их не было. Но и сама данная запись, включенная Скрынниковым в «синодик», сомнительна. Судя по слову «благоверный» по отношению к Владимиру, поминовение заказывал совсем не царь, а почитатель Старицких. Что же касается младшей дочери Евдокии, она тоже осталась жива. Дата ее смерти указана на надгробии в Вознесенском монастыре, 20 ноября 1570 г. Умерла через год с лишним после родителей.
Ну а от Владимира Андреевича, повара, слуг потянулись нити к другим изменникам. Добавилась информация Волынского о договоре новгородской верхушки с Сигизмундом. Скорее всего, теперь царь взялся сам контролировать расследование — убийство Марии Темрюковны показало, что даже тщательный отбор слуг не гарантирует от предательства. Во всяком случае, заговорщики в руководстве опричнины больше не могли прикрыть виновных. Всплывали факты и связи, прежде остававшиеся в тени. Видимо, как раз сейчас обнаружилось, что крамольников объединяла и подпитывала еретическая секта, устроившая гнездо в Новгороде под покровительством Пимена.
Как только установился зимний путь, Иван Васильевич начал готовить операцию в этом городе. В ходе следствия открылась и клевета на святителя Филиппа, и государь отправил к нему в Тверской Отрочь монастырь своего доверенного, Малюту Скуратова. Зачем отправил? Историки твердят, якобы просить благословения на Новгородский поход. Но царь его не мог просить даже в принципе — ведь Филипп был лишен священства. Причину поездки Малюты признал даже Курбский — просить святителя «о благословении и возвращении на престол его» [585]. Потому что Иван Васильевич как раз в это время оповестил духовенство о созыве Освященного Собора! Против Пимена и прочих еретиков! [586] Но заговорщики оставались и рядом с самим царем. Филипп был слишком опасным свидетелем, очевидно, он и сам многое узнал о сектантах. А охранял его человек Басмановых, пристав Стефан Кобылин…
Что же случилось в монастыре? Это можно понять, если внимательно почитать ранние варианты Жития святителя Филиппа. Сами авторы признавали, при встрече Малюты и митрополита никто не присутствовал, «никто не был свидетелем того, что произошло между ними» [587]. Их трагический диалог слышать никто не мог, он выдуман от начала до конца. Если же брать объективные факты, у которых были свидетели, то Малюта, войдя в келью, вышел оттуда и «начал говорить настоятелю обители и приставникам, что из-за их небрежения митрополит Филипп умер от печного угара». Он нашел святителя уже мертвым! [588]. Опричнику ничего не оставалось делать, кроме как доложить царю и арестовать Кобылина за «небрежение».
Тем временем Грозный уже выступил из Александровской Слободы. Мы не будем здесь подробно разбирать росказни, будто он собрал огромное войско, по пути «ради сохранения тайны» зачем-то погромил и вырезал все города от Клина до Вышнего Волочка, а в Новгороде казнил то ли 70, то ли 700 тыс. Будто людей жгли, посыпая неким самовоспламеняющимся порошком, после этого массами топили в Волхове, а опричники ездили на лодках и добивали желающих выплыть… «Ездили на лодках»
