вспоминают, как правильно дышать самостоятельно. И… да… желудок у младшего еще слабый.
Он покачал головой, словно сожалея об этакой недоработке.
— Винченцо?
— Давай. Погоди… а эта… рыжая?
— Я пока запер её в локусе зверинца. Потом подумаем, что делать.
Уточнять подробности Винченцо не решился. В конце концов, убить рыжую Карраго не убьет, а вот наивности у нее точно поубавится.
Может, и к лучшему.
— Изначально, сколь я понял… — теперь голос Карраго доносился издалека. — Возможны неприятные ощущения…
Как будто наизнанку вывернули.
А потом завернули на место, предварительно щедро полив внутренности кислотой. И Винченцо заорал от раздирающей его боли. Но оказалось, что тело его пребывает в вязкой жиже, в которой диво неудобно орать. Жижа стремительно впитывалась в тело и в поверхности пузыря, а когда впиталась вся, то пузырь и лопнул, позволив Винченцо вывалиться наружу.
Рядом, упираясь обеими руками в стену капсулы, стоял Тень.
Мальчишка его лежал на полу, чуть поскуливая… живой. И Тень живой.
— Хрень, — сказал наемник осипшим голосом. — Какая же хрень эта ваша виртуальная… чтоб её… реальность.
И Винченцо кивнул, с готовностью соглашаясь, что хрень и есть.
Болючая при том.
Он опустился на четвереньки, не очень уверенный, что вообще сумеет встать. Мышцы мелко подергивало, кожа горело огнем, особенно на спине, между лопатками. Огонь превратился в зуд и Винченцо, перебирая руками, сумел сесть, ровно для того, чтобы потереться спиной о капсулу.
— Все, да? — Тень последовал примеру и на кривой роже его появилось выражение преблаженное. — Получилось?
— Что-то… определенно… получилось… — говорить удавалось с трудом, внутри тела что-то еще булькало, и когда Винченцо вывернуло зеленоватой жижей, он даже не удивился.
Как и тому, что жижа впиталась в пол.
Желудок, выходит, и у него слабый.
— Чтоб вас всех… — нервный голос Миары заставил вздрогнуть.
И застыть.
— Ненавижу!
— Живая, — меланхолично отозвался Тень.
— А у меня… вот… — сын его отнял пальцы от лица. И снова коснулся. — Пропали, да? Я не чувствую…
— Пропали, — подтвердил Винченцо, слегка проморгавшись. Слизь, оставшись на глазах, создавала ощущение размытости взгляда. Правда, все одно было видно, что шрамы пропали.
— Точно, да?
— Точно.
— Вашу ж мать… больно-то как… ненавижу, когда больно… и спину ломит! И вообще…
Винченцо все-таки поднялся, пусть опираясь на бок капсулы, но все же. Мышцы подрагивали, и в теле ощущалась характерная кисельная слабость, которая бывает после долгой болезни. Он сделал шаг, почти не отрывая ступню от пола. Затем второй.
Миара сидела в капсуле, облепленная влажными слипшимися волосами, и плакала.
— Больно? — Винченцо вдруг испугался.
Он не видел её плачущей.
Молчащей.
Злой.
Копящей в себе ненависть, которая тоже давала силы. Ему ли не знать. Но не плачущей.
— Больно, — пожаловалась она каким-то совсем детским голосом.
— Где болит?
— Везде. Особенно тут, — она коснулась пальцем виска. — Как будто в череп вкручивают… что-то вкручивают. И медленно так.
— Давай руку, — Винченцо протянул свою. — Это пройдет. Дыши глубже… и потихоньку. Пройдет.
Он не представлял, что еще сказать.
— Шрамы исчезли…
— Да, — Миара коснулась лица. — Совсем… система… у них хорошая медицина. Удивительная… и Карраго прав.
— В чем?
— В том, что с такой медициной нет смысла быть целителем. Зачем, если машина исправит все быстрее и надежней, если…
— Давай, выбирайся из этой машины, — если одной рукой опираться на край капсулы, то есть шансы не грохнуться. Винченцо перехватил руку сестры и потянул. — Машины — это хорошо. Даже замечательно… но одних машин мало. Да и сколько их осталось?
— Много, — она почти вывалилась, успев зацепиться и за него, и за капсулу. А потом и её стошнило. Впрочем, пятна с пола тотчас исчезли.
Древние, чтоб их…
— На самом деле много, — голос обрел утраченное спокойствие. — Помоги до комнаты добраться… а то… ощущение, что я того и гляди на ходу развалюсь. Ты как?
Слезы еще текли по щекам Миары, и это тоже было странно.
— Не обращай внимания, — она мазнула ладонью, смахивая особо крупную слезинку. — Это… просто реакция тела. У тела… свои правила… реакции… идем?
— Идем.
— Сейчас… оно как после ранений… и работает… надо время, чтобы вернулось… к прежним привычкам.
— И поэтому слезы?
— Да.
И она шла медленно, шаркая, тоже боясь оторвать ступни от пола.
— Вы… — возле Тени Миара остановилась. — Тоже… идите… тут теперь безопасно… Система почти вернулась…
— Почти?
— Скажем так… представь человека, который долгое время находился в забытьи. Потом из него вытащили один мозг, поставили другой, привели в сознание. Он вроде и живой, но не настолько, чтоб под себя не ходить… как-то так. Но здесь и вправду безопасно. Надо… вымыться… жижа эта, если застынет… мерзость.
Спорить Винченцо не стал.
— А идти-то куда? — донеслось в спину.
Миара махнула рукой, и на полу появились уже знакомые светящиеся линии.
Комната.
Ничем не отличная от прочих. Правда, на сей раз она не вызывает интереса. Главное, что кожу и вправду можно очистить, на сей раз потоком то ли света, то ли звука, чем-то сияющим и зудящим, вгрызающимся в поверхность кожи.
И когда Винченцо выбрался, вся кожа его сделалась красной, воспаленной.
— Глубокая очистка, — Миара, побывавшая в умывальне первой, сидела на кровати.
И в белые одежды облачилась.
И даже волосы заплела в косу, правда, перевязать её оказалось нечем, поэтому она так и сидела, держа косу в руке.
— Не рекомендуется к частому использованию, однако в умеренных количествах полезна.
— Ты…
— Теперь мне не нужно быть там, чтобы слышать.
— Кого?
— Систему.
— Карраго?
— И его тоже… кошмар всей моей жизни. Карраго с прямым доступом к моей голове.
— Может…
— Да нет, не так это и страшно. В теории я могу закрыться. Я живая, а поэтому главная… главнее его во всяком случае, — она хихикнула, пусть и несколько нервозно. — Но закрываться… я попробовала. Это хуже, чем когда тебе силу блокируют. Не знаю, может, в этой капсуле мне мозги перекроили, но мне нравится…
— Это хорошо.
Белая ткань в прикосновении была прохладной. И прохлада несколько успокоила.
— Наверное, — согласилась Миара. — Хотя пока не знаю… скорее всего будет много-много
