и спальный мешок в чехле, еще раз обернулась к реке и, шепча себе под нос: «Пошел вон, вон отсюда!» – потащила все это за порог, вверх по тропинке, и бросила рядом, под кустами ежевики. Затем помчалась на опушку леса, откопала в канаве столб с прибитой к нему доской, на которой когда-то висела бумажка «Охота запрещена», давно оторванная или сгнившая; глаза ее машинально приметили этот столб двенадцать дней – или часов? – назад, когда она проходила этим путем. Держа в руках доску, она бегом бросилась назад, к порогу. Уже переступив через него, подумала: «А что, если б я не смогла пройти?» – но никакого страха или тревоги при этой мысли не испытала. Она была слишком рассержена, чтобы бояться. Отыскала в разоренном кострище уголек, перешла на другой берег и уселась на камень, положив доску на колени. Аккуратно, черными печатными буквами вывела на ребристой, выбеленной дождями фанерке: «ВНИМАНИЕ! ПРОХОДА НЕТ!»
Она укрепила знак на берегу, на самом видном месте, чтобы сразу бросался в глаза каждому, кто переступит порог. Столб, довольно легко вошедший в песок, покачивался, и она стала искать каменюгу, чтобы вбить его покрепче, но тут заметила на противоположном берегу какое-то движение. Айрин замерла, глядя туда поверх сверкающей воды, и увидела того самого человека. Он спускался прямо к ней от порога. Их разделяла сейчас всего лишь полоска воды.
Он опустился на том берегу на колени, склонился к воде и стал пить. Только тут она поняла, что он ее не заметил.
Она была достаточно близко от густых зарослей рододендрона и, чуть пригнувшись, одним плавным движением исчезла за ними, скрыв в их тени и листве свою белую рубашку и бледное лицо. Когда Айрин вновь отыскала взглядом того человека, он стоял на противоположном берегу и смотрел – смотрел на знак, разумеется, на ее знак. Сердце у нее подпрыгнуло, а губы раскрылись в беззвучном смехе.
Стоя он выглядел крупным, массивным, таким же, как тогда, в спальном мешке. Когда же наконец он двинулся с места и побрел вверх по берегу реки, то походка его оказалась тяжелой. Он остановился и уставился на то место, где было кострище, где он оставил свой спальный мешок и рюкзак. Снова двинулся было, снова остановился и все смотрел туда, на знак. Наконец медленно повернулся к ней спиной и направился к проходу между лавровым кустом и сосной. Айрин, торжествуя победу, стиснула руки. Он снова остановился. Повернулся и пошел назад, вниз, прямо к воде, тяжело и неуверенно ступая, с шумом перебрался на другой берег, вытащил из земли столб со знаком, отодрал доску, разломал ее о колено, швырнул на песок обломки и огляделся.
– Сволочи! – сказал он хрипло. – Сволочи вонючие!
– Сам такой! – вырвалось у Айрин, и ноги под ней почему-то сами собой распрямились, и она встала во весь рост.
Он тут же повернулся и двинулся к ней. Она стояла на месте, потому что теперь ее ноги отказывались идти.
– Уходи! – сказала она. – Убирайся! Это частная собственность!
Теперь он смотрел на нее не мигая. Стоял – массивный, с белым, ничего не выражающим лицом – и глядел на нее. Его губы произносили какие-то слова, которых она не понимала.
Он снова двинулся к ней. Она услышала собственный голос, но понятия не имела, что именно кричит. В руке она все еще держала подобранный камень. Казалось, она убьет его, если только он ее тронет.
– Ну зачем же так? – сказал он сдавленным, хрипловатым, каким-то мальчишеским голосом. Остановился. Отвернулся. И пошел назад, неуклюже перебрался через речку, поднялся вверх по берегу к порогу.
Она стояла не двигаясь и наблюдала за ним.
Он миновал сосну и лавровый куст и пошел дальше. Странно: неужели она никогда не смотрела за порог с этой стороны? Тропа, которая вела отсюда наверх, к солнечному свету, обычно такая крутая и темная, с другого берега почему-то выглядела пологой и светлой и ничем не отличалась от других тропинок вечерней страны. Она хорошо видела, как тропа уходит вдаль, спускается вниз и по этой тропе в тени деревьев все дальше и дальше в лес уходит человек, окруженный неизменными серыми сумерками.
3
Он разломал доску, втоптал обломки в песок и стоял там в мокрой рубашке и джинсах – поскользнулся, переходя через ручей, – а в ботинках хлюпала вода.
– Сволочи, – сказал он, и это были первые слова, произнесенные им вслух в вечерней стране. – Сволочи вонючие!
Высокие кусты зашевелились и затрещали. Прятавшийся там вылез наружу и оказался темноволосым мальчишкой, который уставился на Хью.
– Уходи, – сказал мальчишка. – Убирайся! Это частная собственность.
– Хорошо. Где мои вещи? – Хью шагнул вперед. – Я за них недельную зарплату отдал. Куда ты их дел?
– Они там, наверху, в лесу. Не вздумай нести их обратно. И сам не вздумай возвращаться. Убирайся, и все!
Мальчишка сделал шаг вперед, самоуверенный, насмешливый, полный ненависти. Хью передернуло.
– Ладно, – сказал он, – только зачем же так?..
Впрочем, слова были бессмысленны, все бессмысленно. Он повернулся и побрел обратно на другой берег, оскальзываясь и с трудом удерживая равновесие на мокрых валунах. Он шел к проходу. Он вынужден отсюда уйти. Сейчас он переступит порог и уйдет навсегда, никогда сюда не вернется – теперь все испорчено. Его вещи где-то наверху, в лесу, он переступит порог, возьмет свои вещи и никогда не вернется назад.
Но ведь порог уже за спиной.
Оглянувшись, позади себя он увидел сумерки, услышал журчание воды, обегающей валуны, а впереди – тоже сумерки и тропа, уходящая вдаль между деревьями.
Он заблудился, и теперь пути назад не было.
Хью сделал еще несколько шагов, потом остановился, постоял и вернулся назад к источнику, пройдя между высоким кустом и сосной с красным стволом.
Тот незнакомец все еще стоял на противоположном берегу. И не парень это, а женщина, в джинсах и белой рубашке; под шапкой черных волос бледное лицо. Женщина не сводила с него глаз.
– Я не могу уйти, – сказал Хью. – Там нет прохода.
Между ними бежала вода, распевая громко и нежно.
Он был сильно напуган и сказал:
– Если вы знаете эти места, если вы здешняя, то объясните, как мне уйти!
Женщина вдруг сдвинулась с места, перебралась через ручей, грациозно и легко перепрыгивая с камня на камень, остановилась у плоского валуна и показала на проход:
– Там!
Он покачал головой.
– Проход там.
– Я знаю.
– Ну так идите!
– Там теперь все не так, – сказал он, повернулся, пересек поляну, прошел между кустом и
