– И это может означать, что некоторые Вознесшиеся – молодые, как Йен, – за плечами которых нет долгих лет контроля над жаждой крови, не безнадежны.
– Может.
– Атлантия готовится к войне и готова убивать всех Вознесшихся. Твоя мать сказала, что если Йен не такой, как другие, это не имеет значения. Солдаты не станут рисковать. – Я подошла к остаткам пирса и села на каменную плиту. – Не могу этого допустить. Мы не можем этого допустить.
Кастил повернулся ко мне, храня молчание.
Глубоко вздохнув, я посмотрела на него.
– Дело не только в моем брате. Да, он веская причина. Я знаю, твоя мать хочет, чтобы я приняла корону из любви к Атлантии, но у меня мало времени, чтобы ее полюбить. Я… не уверена, имеет ли это значение сейчас. Потому что я уже хочу защищать Атлантию и ее жителей. Я не хочу видеть, как их используют Вознесшиеся, или как они погибают на войне. И я не хочу видеть Солис разоренным. Знаю, что и ты этого не хочешь.
– Нет.
У меня задрожали руки, и я зажала их между коленями.
– Я не умею управлять королевством, но не сомневаюсь, что могу научиться. Ты так сказал. И твоя мать так сказала. Не знаю, готова ли к этому и стану ли в конечном счете хорошей королевой, но хочу улучшить жизнь народов Солиса и Атлантии. Я считаю, что Вознесшихся необходимо остановить. Я знаю, что для этого нужно и это должно что-то значить, верно? Я должна верить, что возможность предотвратить войну стоит того, чтобы разобраться. Жизни людей стоят этого, в том числе жизнь моего брата. Ты будешь рядом. Мы станем править вместе, и твои родители смогут нам помогать.
И, возможно, я полюблю Атлантию так же сильно, как любят Кастил и его родители. Она уже казалась мне домом, так что не было ничего невозможного. Но я чувствовала вину. Я хотела, чтобы его мать одобрила причины, по которым я решила принять корону. Я сглотнула, но ком в горле остался.
– Если ты захочешь. Если примешь с радостью. Не хочу, чтобы ты чувствовал, будто тебя заставляют, – продолжала я, и он сделал ко мне шаг. – Ты говорил, что в глубине души знал – рано или поздно это случится, но я хочу, чтобы ты делал это по своей воле, а не… потому что я сделала такой выбор.
Я закончила и, глядя на него, ждала ответа. Когда он молча остановился передо мной, ком в моем горле разросся.
– Ты хоть что-нибудь скажешь?
Кастил опустился передо мной на колени в песок.
– Я уже говорил, что если ты захочешь принять корону, я тебя поддержу. Я буду там, где будешь ты. Это не изменилось.
– Но чего хочешь ты? – настаивала я.
Он положил руки мне на колени.
– Речь не обо мне и не о том, чего я хочу.
– Чушь собачья! – воскликнула я.
Кастил рассмеялся.
– Прости. – Он с усмешкой опустил подбородок. – Ты такая очаровательная, когда ругаешься.
– Странно, ну ладно. Речь идет не только обо мне.
– Речь как раз о тебе, я знаю, что такое править королевством. Я рос с матерью-королевой и отцом-королем. А еще я рос, сознавая, что могу взойти на престол. – Его золотистые глаза заглянули в мои. – И если не спешил принимать эту роль, то не потому, что не хотел быть королем.
– Понимаю, – тихо сказала я. – Из-за брата.
– Я уверен, что смогу. И ты сможешь. Но для меня это не такое уж потрясение.
Просунув пальцы между моими коленями, он высвободил мои руки и взял их в свои.
– Я хочу защитить мой народ и королевство, и если для этого нужно сидеть на троне, то это, чего я хочу. Но, – подчеркнул он, – важно, чтобы у тебя был выбор – свобода. А еще я хочу, чтобы ты знала: ты не должна оправдываться и объяснять причины, по которым собираешься принять корону. Ни мне. Ни моей матери. Пока это твой выбор, правильных причин нет. Так что же? – Он провел пальцем по моим костяшкам. – Ты решила принять корону?
Мое сердце пропустило удар.
– Да, – прошептала я.
Всего одно слово, но оно стало судьбоносным. Было странно думать, что еще до того, как меня назвали Девой, в игру вступили силы, которые стремились не дать этому моменту свершиться. В этом ощущалось что-то горько-сладкое, но также… правда, гудевшая в моих венах, в крови богов. Подобная той, что я чувствовала, когда вошла в Покои Никтоса. Я ждала, что земля задрожит и небеса разверзнутся.
Но ничего не произошло, только Кастил склонил голову и поднес наши соединенные руки к своему сердцу.
– Моя королева, – прошептал он. Его ресницы взметнулись вверх, и взгляд встретился с моим. И эта связь – связь с моим сердцем и душой – была такой же судьбоносной. – Полагаю, мне придется перестать называть тебя принцессой.
Я скривила губы.
– Ты почти не называл меня так с тех пор, как мы приехали в Атлантию.
– Ты заметила? – Он вскинул брови и поцеловал мои руки. – Казалось неправильным называть королеву принцессой. И неважно, что ты не принимала корону.
– Ты опять нежничаешь.
– А ты собираешься расплакаться?
– Не знаю.
Усмехнувшись, он отпустил мои руки и обхватил лицо.
– Ты уверена?
Мое сердце подскочило.
– Да. – Мне кое-что пришло в голову. – Я хочу изменить герб. Хочу, чтобы меч и стрела были одинаковыми.
Появились его ямочки.
– Мне это нравится.
Я набрала побольше воздуха в легкие и медленно выдохнула.
– Хорошо.
– Хорошо, – повторил он, кивая. – Эту ночь мы отдохнем здесь, но я пошлю кого-нибудь впереди нас в Эваемон. Завтра мы уезжаем в столицу.
Где мы примем корону.
А потом отправимся в Илизиум будить короля богов.
* * *
– Отпусти, малышка. Поппи, тебе нужно спрятаться…
Мама застыла, а потом вырвала свою руку из моей и потянулась к сапогу. Она что-то вытащила из него – что-то черное как ночь, тонкое и острое. Она двигалась быстро – я никогда не видела такого. Мама стремительно развернулась и встала, держа в руке черный шип.
– Как ты можешь так поступать? – сказала мама, а я подвинулась к краю посудного шкафа.
В нескольких футах от нее… стоял мужчина, укутанный пугающими тенями.
– Прости.
– И меня.
Мама развернулась, но мужчина-тень схватил ее под руку.
– Мама! – закричала я.
Оконное стекло треснуло.
Она повернула голову.
– Беги. Беги…
Стекло разбилось, и в кухню хлынула ночь, скатилась по стене и упала на пол. Я застыла, неспособная двигаться. Серокожие существа вставали, их впалые тела и перепачканные красным рты пугали меня. Они наводнили кухню и заслонили маму.
