Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
порядка вещей“, при котором только действительно полезная и разумная часть общества будет управлять его делами и при котором слажено управляемая промышленность и добродетель будут соответствовать своему справедливому различию и получат признание и вознаграждение, а порочная праздность удостоится заслуженного презрения и лишений».
Из этого заявления очевидны два момента: во-первых, в нем проявляется инстинктивная революционная классовая сознательность, а во-вторых, в нем отражены сбивчивые и нравоучительные взгляды Роберта Оуэна. Две эти тенденции были несовместимы, и этим в основном и объясняется тот факт, что Великий национальный союз вскоре распался. Около 1817 г. у Оуэна уже выработалась система взглядов на социализм и кооперацию, но его социализм не принимал во внимание классов, базировался на абстрактных идеях о праве и справедливости и сводился к различным проектам проведения денежной реформы, создания идеальных республик и едва ли не чудодейственного пришествия золотого века на земле. Но некоторая чудаковатость его воззрений не должна заслонять от нас величие его положительных достижений. Будучи первым утопистом, он твердо осознал тот факт, что «человеческая» природа является всего лишь продуктом человеческого общества и что если изменить общество, то изменится и сам человек. Одного этого было бы уже предостаточно; но, кроме того, он сумел прийти к выводу, что ключ к изменению общества лежит в руках рабочего класса. Именно это понимание и предоставило ему решающую роль в создании тред-юнионизма, кооперативного движения и движения за фабричные реформы.
К 1834 г. Оуэн достиг вершины своей славы, и лидеры профсоюзного движения приветствовали его в качестве своего союзника. Укреплению Великого национального союза содействовало глубокое разочарование, которое испытывали народные массы после билля о реформе 1832 г., а также их убежденность в том, что парламент и политическая деятельность для них бесполезны и что их социальные цели могут быть достигнуты только путем организации самих рабочих и забастовок. Оуэн разделял их нелюбовь к парламенту, но хотел подчинить стачечное движение созданию кооперативных предприятий, которые постепенно и мирным путем пришли бы на смену капитализму.
Еще до создания Великого национального союза доктрины Оуэна вовлекли строительных рабочих в разорительные попытки создать производственные гильдии и построить в Бирмингеме огромный гилдхолл. Оуэн настаивал на отсутствии резкой критики в адрес предпринимателей, и, хотя он и высказывался за всеобщую забастовку, выдвигавшую требование установить восьмичасовой рабочий день, все же он рассматривал ее скорее как некий апокалиптический акт, чем как серьезную форму классовой борьбы.
Ссоры, вспыхнувшие между Оуэном и Моррисоном и другими лидерами левого крыла, вскоре привели к ослаблению союза, и именно в то время, когда он и так уже переживал большие трудности. Поначалу успех союза был ошеломляющим. За несколько недель число его членов выросло до полумиллиона. Союз возглавил целый ряд забастовок, организованных строителями и другими учредительными органами, включая также и стачку, начавшуюся из-за массового увольнения рабочих в Дерби, где членам союза предъявили требование подписать «документ», в котором они обязывались выйти из союза и в дальнейшем не принимать участия в его деятельности. Союз также взял на себя руководство продолжением стачки, парализовавшей жизнь Ланкашира на протяжении шестнадцати недель. Как только Великий национальный союз был сформирован, забастовки начались повсеместно, истощая ресурсы, пополнить которые у него не имелось средств. В то же время забастовки нагоняли страх на правительство близостью революции. Именно при таких обстоятельствах арест шестерых сельскохозяйственных рабочих из Толпаддла в Дорсете по обвинению в принесении незаконной присяги приобрел всенародное значение. Этих рабочих поспешно осудили и приговорили к высылке в Австралию, несмотря на колоссальные протесты. По меньшей мере 100 тысяч человек приняло участие в демонстрации, организованной в Кингс-Кросс, на окраине Лондона, которая была намеренно превращена в грандиозный парад солидарности тред-юнионов. Эти выступления не сразу привели к успеху, но в 1836 г. приговор был отменен, а позже эти люди вернулись домой.
Между тем Великому национальному союзу все меньше удавалось справляться с организационными трудностями, порожденными его собственным быстрым ростом. Забастовка в Дерби закончилась поражением, но за ней последовал целый ряд других стачек. Разногласия Оуэна с левым крылом приняли настолько острый характер, что Оуэн закрыл газеты союза, чтобы не дать соперникам высказывать свои взгляды. Распад союза произошел так же быстро, как и его разрастание, и в августе 1834 г. конференция делегатов решила распустить союз, от которого, по сути, осталась уже только одна оболочка. Отчаявшись чего-либо добиться, Моррисон вышел из исполнительного комитета и годом позже умер в большой бедности.
Но распад Великого национального союза не стал концом тред-юнионизма, хотя бы даже на время. Местные союзы и союзы отдельных профессий продолжали существовать; в большинстве случаев число их членов значительно уменьшилось, а цели сузились, но таким образом был положен конец попыткам создавать организации в грандиозных масштабах и тем наивными надеждам, которые такие попытки вызывали. Многим казалось, что стоит только объявить всеобщую стачку, и стены капитализма рухнут сами собой. Всеобщая стачка проповедовалась как конечная цель, а не как один из способов начать борьбу.
Революционный тред-юнионизм потерпел поражение: политическая агитация, тащившаяся в хвосте старых буржуазных партий, оказалась еще более бесплодной. Следующим этапом стала политическая агитация, которая корнями уходила в массы рабочего класса. Поражение Великого национального союза отнюдь не привело рабочих к разочарованию, и спустя только два года начали появляться первые признаки чартистского движения. Чартисты, в свою очередь, совершили немало серьезных ошибок, но это были ошибки на гораздо более высоком политическом уровне.
2. Чартисты
Оплот чартизма, как и тред-юнионизма, опирался на промышленный Север, но сам чартизм зародился среди радикально настроенных лондонских ремесленников. Лондон с его близостью к парламенту, относительным благополучием ремесленников, многие из которых занимались изготовлением предметов роскоши, и их привычкой к политическим дискуссиям, а не к политическим действиям послужил наиболее благоприятной почвой для того, чтобы росток чартизма пустил корни. Но как только его перенесли на более богатую почву и живительный воздух Севера, он странным образом превратился в нечто совершенно непредсказуемое. Выдающийся чартист Ловетт, снова подпавший под влияние Плейса, оказался сбитым с толку, так же как и другие, странным видом колючего монстра, которому он помогал подняться на ноги.
Лондонская ассоциация рабочих была создана в июне 1836 г. как политическая и просветительная организация, стремящаяся привлечь к себе «разумную и влиятельную часть рабочего класса». Придерживаясь взглядов радикалов и Оуэна, она могла бы тихо и мирно пойти по пути осуществления скромных задач, если бы кризис, наступивший в начале 1837 г., не возродил требования о проведении парламентской реформы. В феврале ассоциация обратилась в парламент с петицией, содержавшей ряд требований, которые в дальнейшем получили название Народной хартии.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
