моей груди. Это все равно что разговаривать со стеной, хуже того… с религиозным фанатиком из секты, подобной тем, что запирают людей в бункерах. — Но теперь ты свободна, Габриэлла. Твой дед спас тебя.
— Свободна… — шепчу я, чувствуя, как сердце обливается кровью от этой простой мысли, и, автоматически рефлекторно, подношу руку к шее, теперь уже пустой.
— Наконец-то! Теперь ты начинаешь понимать. — Алина возбужденно хлопает, совершенно не понимая, что я чувствую. Я наклоняю голову, наблюдая за ее несомненным безумием и гадая, есть ли у нее своя история, всегда ли она была такой или что-то привело ее к этому.
— И что же со мной будет? Для чего именно меня спасли? — Спрашиваю я. — Если я свободна, почему я не могу уйти?
— Что ты имеешь в виду? Чтобы стать частью этой семьи, да.
— Твоей и мистер Коппелине?
— Именно. Но ты молода, Габриэлла, твоя роль — развивать ее, — заявляет она, и по моему позвоночнику пробегает дрожь.
Фанатичная речь в сочетании с идеей плодородия, которую вызывают ее слова, заставляет меня расширить глаза. Культ. Неужели Витторио собирался продать меня в секту, которой я нужна как некий селекционер?
— Как? — Я заикаюсь от односложного вопроса.
— Выдать тебя замуж, да?! А как же иначе? — Она откидывает голову назад в смехе, и я уже собираюсь вздохнуть с облегчением, что избавилась от участи быть беременной каждые девять месяцев, чтобы производить детей для какого-то культа, когда Алина снова заговаривает. — А я разве не говорила, что у меня хорошие новости? Он уже назначил дату!
— Что? — Спрашиваю я опять, и мое тело реагирует на это заявление, снова содрогаясь. — Что?
— Твой дедушка нашел для тебя идеального жениха.
— Я услышала это и в первый раз, но не могу понять, что ты имеешь в виду, — говорю я с гораздо большим акцентом, чем намеревалась, и губы Алины кривятся в упреке.
— Успокойся!
Она ругает меня, словно я ребенок, требующий конфету перед ужином, и я продолжаю смотреть на нее еще несколько минут после того, как последний слог покидает ее рот, ожидая, что в любой момент она скажет, что пошутила.
Ее губы раздвигаются, и я задерживаю дыхание, с тревогой ожидая ее следующего заявления.
— Я уже выбрала тебе платье, хочешь посмотреть?
ГЛАВА 64
ГАБРИЭЛЛА МАТОС
Дверь не заперта.
Я узнаю об этом, когда просыпаюсь утром третьего дня без лекарств. Все еще лежа в постели, я смотрю на полуоткрытую щель, гадая, что за нездоровую игру мне предстоит сегодня лицезреть. После почти бессмысленного разговора, состоявшегося два дня назад, Алина вчера так и не появилась.
Горничная приносила мне еду, которую я не ела, а сегодня… вот это. Чего ждут от меня эти люди? Я закрываю глаза, которые едва открыла, и думаю, не лучше ли мне снова заснуть. Во сне я все еще дома.
В них мы с Рафаэлой болтаем в свободное от работы время, и я вижу и чувствую, что она жива и здорова. В моих снах я часами сижу в конюшне, разговариваю с Галардом и Кирой, пытаясь убедить их поладить друг с другом.
В моих снах Витторио внезапно возвращается домой и сообщает мне, что нашел Ракель, и я бросаюсь в его объятия в эмоциональном беспорядке, который он единственный способен поддержать. В моих снах жизнь, которую я построила, все еще моя, и этот чокер так и не сорван с моей шеи.
В моих мечтах я призналась Витторио в ту ночь в библиотеке, в тот момент, когда я почувствовала, что полностью принадлежу ему, выкрикивая, что люблю его. Во сне я больше не чувствую себя одинокой и не задаюсь вопросом, какой смысл был в том, что я хотела жить только для того, чтобы все, что делало жизнь достойной, было вырвано из моих рук.
Я вытираю слезы, текущие из глаз, и, словно мой плач был каким-то приглашением, в комнату входит Алина.
— Давай. Вставай! Вставай! — Она практически кричит, хлопая в ладоши. — Сегодня ты будешь сидеть за столом. Кто знает, может, если ты увидишь, как мы едим, то убедишься, что в блюдах нет яда.
Я продолжаю лежать, несмотря на четкий приказ. Есть только один человек, чьим приказам я с радостью подчиняюсь. Алина глубоко выдыхает, когда я не двигаюсь, и я представляю, как она закатывает глаза, потому что я не двигаюсь.
— Вставай, Габриэлла!
— Или что? Заставишь меня? — Спрашиваю я, глядя на нее, и ее глаза сужаются.
— Не будь неблагодарной!
— Или что?
— Или я позову твоего дедушку! — Угрожает она, и на моем лице появляется не счастливая, но определенно довольная улыбка.
— Мне очень жаль, но, по-моему, ты опоздала с подобными угрозами как минимум на тринадцать лет.
— Если ты не начнешь есть, то умрешь от голода.
— Я не могу дождаться такого благословения!
— Габриэлла! — Я стиснула зубы.
Именно перспектива осмотреть дом в поисках путей отступления заставляет меня встать, несмотря на желание сдаться и просто продолжать спать. Я не позволяю себе думать о том, что я буду делать, если мне удастся сбежать. Куда я пойду? Я даже не знаю, где нахожусь. Даже если я найду дорогу обратно к Витторио, если его план все это время заключался в том, чтобы продать меня, будет ли смысл возвращаться к нему?
Эмоциональная непоследовательность изматывает. В одну секунду я изо всех сил хочу той жизни, которая у меня была, а в следующую задаюсь вопросом, была ли она у меня на самом деле. Я тащусь в ванную и заставляю себя шаг за шагом выполнять утреннюю гигиеническую процедуру. Однако у меня не хватает сил заставить себя переодеться.
Когда я возвращаюсь в комнату, Алина все еще стоит на том же месте. Она машет рукой, показывая, чтобы я шла впереди нее, и я подчиняюсь, оказываясь в коридоре с четырьмя закрытыми дверями. Мы идем по нему, поворачивая то налево, то направо, и я считаю выходы и окна.
— Не думай пытаться сбежать, каждый выход охраняют люди, — предупреждает она, словно читая мои мысли, и я вспоминаю тот хаос, который был в день, приведший меня сюда. Выстрелы, машины и насилие. Коппелине не преступник. Хммм, ладно. Я продолжаю считать, несмотря на предупреждение. Я могу найти выход, мне просто нужно в это верить. — А если бы ты сбежала, куда бы ты пошла, Габриэлла? К человеку, который собирался тебя продать? — Последние слова Алины словно соль, которую втирают в открытую рану.
Я игнорирую ее.
Когда мы пришли в комнату, где
