другим. Он выдвинул резервуар, в котором как будто бы никого не было, только большая керамическая амфора с пробоиной в боку. Пробоина была темна и зловеща как обитель древнего монстра. Отчасти так оно и было.
Уника отошел и вернулся с белой лабораторной крысой. Он поднял ее за хвостик и бросил в воду. Животное забарахталось, а потом принялось плавать, напрасно скребя лапками по стеклу. Это было неприятное зрелище, но Бритти нужно было кормить. А ел он — плоть.
Из амфорного мира показалась огромная пасть. Она все росла, росла, пока не появился, собственно, сам Бритти — любимец Жантигуны. Любимая игрушка-свистушка, визг которой смазывает уши. Кличка Бритти была бессмысленной в отличии от рта. В том смысла было — изрядно. Холодные инстинкты медленно нагрелись, и жаба приподняла голову словно гидравлически направляемая ракета. Несколько секунд ожидания. Загрузка протоколов. Подтверждение сильного голода. Подтверждение цели. Передача команды заднему двигателю. Успешно… Успешно… Успешно… Пуск!
Уника печально смотрел на мордочку, торчащую из огромной пасти. Он представил на ее месте лицо и не смог удержаться от мстительной ухмылки. Хап! Видение исчезло вместе с крысой. Зоб Бритти шевелился. Затем большой жаб удалился в темноту. Задним ходом, словно фура.
Нелюдь почувствовал на себе взгляд. Он увидел, как белые пальчики приподняли полотно, которым Жантигуна закрывал клетку. На Унику уставились белые горящие глаза.
— Все будет хорошо, — пообещал тот. — Я спасу вас.
Осталось только незаметно подбросить Бритти в котел.
Ах да, интересно, много ли ненависти сохранилось в том парне успевшем мысленно пообещать Жантигуне проклятье перед смертью?
Ква-ква, садист. Ква-ква, подонок.
Посреди пылящих развалин торчала невредимая шахта лифта. Она напоминала ось мироздания, которая не давала тысячнику окончательно приобрести статус «был». Огромные пласты железобетона скатывались вниз, жилые секции складывались, ангелы доламывали остатки верхних этажей — но шахта стояла. И в ней кто-то был.
Грязная окровавленная рука уцепилась за край уцелевшей площадки. Соскользнула. Вернулась назад.
— Давай старик. Мы почти на месте.
— Можешь говорить, что угодно, но теперь я знаю, что ты старше меня.
— Еще немного спортивной злости, старик.
Спот выскочила из шахты словно кто-то с силой врезал ей под зад. Она тут же вернулась, оступаясь на осколках, и протянула обе руки в темноту. Ретро, стараясь не стащить ее обратно, выполз следом. Они повалились рядом и некоторое время лежали не в силах даже смахнуть пот. Сорок этажей старой неудобной лестницы могут доконать кого угодно. Детектив не мог поверить, что Самара пользовался шахтой своего клоповника постоянно, да еще хвастался как это удобно и легко.
Надо поосторожнее шутить над его физической формой.
— Они уходят, — Спот показала пальцем в небо.
Неописуемые сущности, насмехающиеся над воображением жалких людишек, покидали видимую реальность и превращались в стихию. Разрушения и гибель множества боевиков вполне их удовлетворили. Эти смертные блохи теперь двести раз подумают, прежде чем смотреть на господствующие формы… жизни? В этом ученые жалких людишек пока не могли прийти к единому мнению.
— Если они убили Голубого, мы останемся ни с чем! — Фитцвиль поднялся. — Вставай!
— Пне плевать на Голубого, я хочу знать, где Уника.
— Именно об этом я и толкую.
Они осмотрелись по сторонам. Руины поднимались вверх, обнажая углы каких-то залов и мастерских. Стены были покрыты слоем бурой грязи, словно кто-то измазал поверхности ореховым маслом.
Спот и Якоб поднимались по уцелевшим ступеням, карабкались по застрявшим глыбам. Якоб двигался как одержимый. Мысль о том, что Уника может вылечить его детей, могла бы тащить его вверх еще тысячи километров, даже сквозь безвоздушное пространство.
— Это он! Он! Пощади, великий штормоплет!
Люди Голубого без сварочных масок выглядели как обычные лонгаты и гарзонцы. И куксились от страха точно так же. Пыльные, побитые, очумевшие от страха — их было человек десять на пятачке относительного порядка и неразрушенности-к-хренам. Они подняли винтовки над головой и побросали их в разные стороны.
— Где Голубой?
Мужики переглянулись.
— Мы не знаем. Его завалило, но когда и где… Мы подвели босса.
— Проклятье! — взорвался Якоб. — Хоть раз, хоть один раз может мне повезти?! Пошли вон отсюда! Убирайтесь, пока я вас ангелам не скормил.
— Мы не можем бросить Голубого, — решительно высказался один из них.
Говорил он это в тот момент, когда его друзья уже вовсю просачивались в щели в бетоне. Парень осмотрелся по сторонам и насчитал ровно ноль единомышленников.
— Ну что ж, значит можем, — он с трудом поковылял прочь и скрылся за расколотой стеной.
Голубого они нашли на этаж выше. Среди коричневых стен и утекающей атмосферы чего-то невиданного и значительного шевелилась куча обломков. К свежему воздуху пробилась рука с сумасшедшим рельефом божества из тренажерного зала. Спот и Ретро схватили ее и потянули, что есть сил. Голубой как мог помогал из своей кучи. Спустя минуту они выволокли его на рассеянный свет летней Победы.
Голубой выглядел странно. Складывалось впечатление, что его прекрасное тело раньше покрывали татуировки, но теперь они потеряли форму и расползлись как бурые кляксы по тонкой бумаге. А вместо глаз дымились впадины похожие на грязные пепельницы.
Ретро и лягушка вытащили его на ровную поверхность и отступили.
— Мое царство, — прошептал Голубой. — Мой мир совершенных красок. Что с ним стало…
— Они превратились в дерьмо, — услужливо подсказал Ретро.
— Серость осквернила их. Столько лет работы, столько души и труда, вложенных ради достижения величия. Бессмертия. Я был в шаге от того, чтобы стать цветом самого Шторма. И ты пустил сюда Серость. Ты все разрушил. Почему? Я ведь даже не знаю тебя. Кто ты?
— Якоб Фитцвиль, Общество Должников. Частные расследования, слежка, розыск людей, имущества и смысла жизни. Извините, не могу дать визитку, я без штанов. Кроме того, у меня все равно никогда не было достаточно денег, чтобы добавить шрифт Брайля.
— Что? Я умираю, ты не мог бы говорить осмысленнее?
— Мне нужен нелюдь, которого вы недавно забрали у знакомого мясовара. Его зовут Уника. Крылатый такой. Ничего не напоминает?
Голубой помолчал.
— Все из-за него?
