позволите… Она ведь разумна. Это жестоко. Очень-очень жестоко.
— Прямо как я люблю?
Жабы в аквариуме умоляюще заквакали.
— А если я скажу, что это абсолютно гуманистично и доставит ей наслаждение, вы оставите ее в покое?
Это была настолько неслыханная дерзость, что Жантигуна даже уронил ложку. Унике показалось, что его мозги сейчас освежуют, вынут шкурку через нос и повесят сушится на радиатор. Но волк его удивил.
— Погоди-ка. Разумна ты сказал?
— Я… Да. Она разговаривает, правда бессвязно. Сочиняет вокруг себя какую-то… Мифологию. Думает, что жила в аквариуме с лягушками. Считает вас богом-создателем. Она очень многое понимает превратно.
Это была еще одна дерзость, но и эта осталась неуслышанной.
— Да ты что? — с огромным изумлением переспросил волк. — А почему со мной она только визжит? Не умоляет, не просит остановить пытки. Ах она сучка! Ну сегодня я развяжу ей язык.
Уника готов был зарыдать от сострадания и злости.
— И что она говорит? Она разумна как ты?
— Нет, не настолько. Во всяком случае пока. Все-таки ее мозг был мертв и наполовину съеден, а не… — он чуть не сказал «жив как у меня». — Но головастики работают над этим. Если бы только вы не мучили ее, представляете как много мы бы еще узнали о возможностях Спот.
— Кого?
— Ну, Пятна. Я называю ее на гарзонский мотив. Спот.
Жантигуна задумался. Он вернул тарелку на тележку и промокнул рот салфеткой.
— Ты обламываешь мне кайф, — недовольно сказал он. — Постоянно. Ты бы только знал какой-ты кайфолом. Ладно. Я дам ей недели две, но не больше. Посмотрю, что получится, а потом сразу замучаю до смерти. Знаешь, мне надоело в конце концов, что она не умирает.
Уника выдохнул, и одновременно напрягся. Ему настолько осточертел сегодняшний день, что хотелось только одного — запереться в своей комнате и забиться в угол. В той жизни он был робким малым и ужас обитания в ячейке рядом с нейродером компенсировал постоянным употреблением транквилизаторов. К сожалению, любое злоупотребление собственностью ячейки каралось смертью. Или, как в случае с Уникой, не жизнью.
Однако и в комнате его не оставят в покое.
Как только наступит ночь, к дверям потянутся те, кого нелюдь успел укусить. Он ведь не знал. Не мог знать с самого начала, что его секрет вызывает зависимость. Впервые он укусил в порыве невыносимого зуда, переходящего в острую боль — настолько донимали его клыки. К изумлению Уники, пострадавшая лаборантка не бросилась бежать. Ее лицо обрело блаженное выражение, и она призналась, что почувствовала эйфорию и необыкновенный прилив сил. Недели две она будто порхала, а потом согнулась как старуха… и пришла за новым «цапом». Всего один «цап», так и сказала. Было бы забавно, если б не паскудность ситуации.
Ведь к тому времени Уника усппел перекусать треть сотрудников, уверенный, что делает всем только лучше. А в действительности плодил наркоманов, таких же, как и он сам когда-то. Теперь они скреблись к нему в душу, просили, умоляли, заклинали укусить. И ему приходилось, потому что мешки причиняли невыносимую боль, словно тысячи умирающих нервов.
Он пытался сцеживать излишки, но ничего не выходило. Буквально. Был ли это какой-то подсознательный блок, подаренный ему Штормом — неизвестно. Уника знал только одно — ему нужно кусать.
И он делал это снова и снова, чтобы всем стало легче и хуже одновременно. Если бы Жантигуна не был волком-тенебрийцем, и не разделял себя и остальных людей огромной стеной, то давно бы уже заметил, что происходит что-то неладное. Во всяком случае обратил внимание на точки от клыков. Однако, все еще было впереди.
Время Уники уходило. Теперь еще и Спот, которая тоже стала зависимой. И Самсона рано или поздно убьют просто потому, что он почти не реагирует на пытки. Его нервная система была настолько примитивной, что он страдал даже меньше лягушек. Его происхождение мог объяснить только сам Жантигуна, но никогда не заводил об этом разговоров.
А ведь Унике достаточно было просто улететь…
— Если вы позволите, не мог бы я полетать сегодня ночью?
Волк посмотрел на него, а потом щелкнул пальцами и в аквариуме кто-то перегорел навсегда.
— Утром почистишь аквариум и запустишь свежих. И побольше! Я сегодня много перещелкаю. Шторм, какая же скука.
— Да, хозяин.
Спустя полчаса Уника уже парил под звездами и холодной мунзой. Она тоже заряжала крылья, но холодный свет нельзя было сравнить с солнечным. Впрочем, Уника не собирался улетать далеко. У него было хорошо знакомое озеро недалеко от бункера, где он набирал материал попроще. Обычных квакш.
Но ему не хотелось лететь и туда. Нелюдь заметил крохотный водоем среди деревьев и спикировал к нему. Некоторое время он сидел на крупном булыжнике, глядя на мутную воду. Лягушки пели свои брачные песни, и от этого становилось только хуже.
Он полюбил Спот всей душой, если она еще, конечно, у него оставалась. Ему нравился и Самсон. Для него они теперь были семьей. Теми, про кого он мог сказать — свои. Жантигуна высокомерно считал, что Уника никогда не сбежит, потому что не сможет выжить самостоятельно. Что ж, очень может быть, хотя попробовать точно стоило.
Но зачем ему быть одному, если у него уже есть — подобные! И уж точно нельзя дать им погибнуть. Но что делать? Как одолеть… Создателя?
Уника чувствовал себя мышкой в гротескной западне, которая была раз в двадцать больше, чем следовало. Мышкой в западне… Что-то пришло ему на ум. Что-то очень знакомое. Уника вскочил. Затем наспех наловил сачком двадцать или тридцать лягушек, и полетел обратно к бункеру.
Он попросил охранников сопроводить его до кабинета Жантигуны, чтобы распугать зависимых. Те проворно разбежались по расположениям, оставшись незамеченными. Юркнув за дверь, нелюдь подошел к гигантскому подсвеченному аквариуму. Жантигуна уже спал, за стеклом была настоящая бойня. Десятки белобрюхих трупов медленно колыхались в воде. Как же этот людоед жалеет, наверное, что это не его основная пища.
Час ушел на то, чтобы вычистить весь этот кошмар. Затем Уника нетерпеливо выпустил по разным этажам новую партию лягушек и занялся кое-чем
