— Святой отец, начинайте, — приказала Королева и, потеряв ко мне интерес, откинулась на спинку скамьи.
Вокруг зашумели. Гончих было так много, что они сливались в пятно — серое рокочущее море в декабрьский шторм. Маги рассаживались за леди Элизабет, обступали колонны; те, кому не хватило зрительских мест, строились шеренгами возле входа и вдоль пути к алтарю. Кто-то, издевкой, сунул букет флердоранжа: «От жениха». Мимо протиснулся Дадли, за ним, оставив факел в креплении, Мэри. Меня обтекали, подталкивали, тащили вслед за собой — мелькающие лица как пена — и ноги дрожали. Дыхание сбилось, по щекам заструились слезы, пальцы рук затряслись — от отрешенной уверенности, с которой я шла сюда, не осталось следа. Не получится! Ничего не получится!..
…я не пойду!
Я не могу, не хочу! Я лучше умру, я хочу умереть!..
Гончие расступились, образовав коридор, и паника захлестнула волной.
— Нет… — попятилась я, путаясь в юбках, — нет!..
Жалкий крик заглушило органом, а лорд Берли, с неожиданной силой сжав мою талию, повел — почти понес — меня к священнику.
— Смерть ничего не решает, мисс Хорн, — сказал он так тихо, что я еле расслышала. В ушах шумело, часовня и маги плыли. — Подумайте сами — что бы сказали ваши родители?.. Я понимаю, вы многое пережили, вы в отчаянии, но вы молоды, вы еще будете счастливы. Позвольте мистеру Уилберу любить вас, и брак будет очень удачным. …Я благословляю вас, дитя.
Старый маг поцеловал меня в лоб и оставил перед престолом и капелланом, отступил, занимая ступень посаженного отца. Без его поддержки я зашаталась, и запястье пронзило болью.
— Держи себя в руках, Вирджиния! — Уилбер стиснул мои пальцы так, что захрустели суставы. — Не смей унижаться!..
…будто бы это поможет.
Никогда не спасало, кого бы я ни молила о помощи — соседей, воспитателей, Алекса, Мэри-Агнесс, — меня не слышат, не желают смотреть, даже капеллан отводит глаза, будто бы не приветствует Триединого, а отпевает, и… Разве можно венчать того, кто уже похоронен?! Я знаю, у меня есть могила!.. Я… Я… — Я попыталась сказать это, но не выдавила ни звука.
— Этансель, молчи! — не поворачивая головы, прошипел Уилбер. В сером мундире, подчеркивающем нездоровую худобу, высокий, с длинными руками и ногами, он походил на паука сильнее, чем когда бы то ни было. Я скосила глаза и увидела, как пальцы мага шевелятся, сплетая заклятие, — не оно ли виной, что я онемела?
…слезы застилали глаза, алтарная чаша двоилась, речь капеллана накатывала с волнами дурноты, а высокое Распятие в пляшущем блеске свечей, казалось, кровоточило. Может, к концу насмешки над таинством я тоже стану столпом? Узорные витражи наверху уже облепляют хлопья снега и пепла…
— Возлюбленные мои! — положив ладони на престол, звучно заговорил капеллан. — Мы собрались здесь сегодня… — и смолк, ошеломленно вслушиваясь в громовой раскат: в ноябре?.. Не только я подумала о Гоморре — орган захлебнулся, Уилбер словно окаменел, Гончие зашептались, но холодный голос Королевы быстро восстановил порядок:
— Продолжайте.
Священник кивнул, нервно промокнул платком взмокший лоб. Откашлялся.
— Возлюбленные мои! — повторил он. — Мы собрались пред ликом Господа, чтобы соединить священными узами брака этих мужчину и женщину…
Снова раскат, такой сильный, будто в Тауэр ударила молния. Зазвенели, задребезжали оконные стекла, посыпалась штукатурка, огромные канделябры под потолком заскрипели, качаясь на ржавых цепях, и на плиты пола посыпались свечи — Уилбер выдернул меня из-под одной, не позволив вспыхнуть фате. А ведь все могло кончиться! — в зале громко ругались те, кто не успел увернуться…
Съежившись в руках мага, я истово взмолилась Триединому, чтобы Он обрушил эти стены, уничтожил башню, оскорбляющую Его самим существованием. Сколько крови здесь пролилось, сколько слез! Сколько жестоких приговоров уже огласили — Господи, не дай им исполнить еще один!..
— Продолжайте. — Резкий приказ Королевы залил разгорающийся пожар как ледяная волна; веки неподвижно сидящей леди Элизабет были опущены, голова запрокинута, лицо — посмертная маска, и только по тонким губам зазмеилась улыбка. А по полу — поземка.
Свечи в часовне потухли. Гончие стихли. Играя желваками, Уилбер подвел меня к алтарю, снова развернул к белеющему в темноте капеллану. Стиснув измочаленный букет, я глотала слезы, чувствуя, как от холода выстукивают зубы, и изо всех сил старалась не разрыдаться.
— Возлюбленные!.. Мы собрались здесь сегодня, чтобы соединить священными узами этих мужчину и женщину… — сбивчиво забормотал священник. Его — единственного здесь, кроме меня, человека — тоже трясло. Холодный поток, исходящий от Королевы, развевал мою фату и святые одежды, каждое слово опадало комочками пара: — Я требую от вас обоих и всех свидетелей: если кому-либо известны препятствия, из-за которых союз не может быть заключен, назовите их немедленно; если вы против, скажите, ибо нельзя сомневаться, что все, кто сочетаются иначе, Богом не соединены, а брак их не считается законным.
Капеллан сделал паузу, и стало так тихо, что я услышала шорох поземки по скамьям и колоннам. Как часто прерывается это молчание? Раз в двести лет? В триста?.. Я умоляюще смотрела на священника, но видела лишь страх и желание закончить. Он тихо выдохнул, положил ладони на Слово Триединого, тускло улыбнулся…
…и часовню сотряс страшный взрыв. В спину будто ударил Джереми-Булл — меня и Уилбера швырнуло вперед, о престол, лишило дыхания. Капеллана снесло под алтарь. Тяжелая серебряная чаша для причастий опрокинулась, окатив его до пояса, и багровые потеки крови смешались с вином.
Оглушенная, ослепленная вспышкой, я неловко перевернулась, отбросила закрывшую лицо фату, пытаясь понять, что случилось. Я молила, безмолвно кричала о помощи — так неужели…?
Глаза резало гарью и пылью, от заполнившего часовню едкого запаха серы было нечем дышать. Левая половина высокой двустворчатой двери горела, правая покосилась, удерживаемая от падения только засовом. Огонь, как живой, прыгнул на скамьи, на тканые ризы, но светлее не стало: из-за чада я едва различала смешавшихся людей и колонны. Хорошо было видно лишь Королеву — белую фигуру в задымленном проходе, нависшего вдруг лорда Берли — «Мисс Хорн, вы…» и Уилбера, сдернувшего меня с престола: «Она в поряд…».
Голос makada сорвался на кашель, заглушенный еще одним взрывом — слабее — и треском. Дверь рухнула, оставив окаймленный ревущим пламенем вход.
— Ну предположим, против я, — раздалось в зале и одновременно в висках. — Этансель Хорн — м о я невеста. Черта с два я уступлю ее полукровке.
Высокий огненный вихрь взметнулся в часовне и остановился перед Королевой, потек, принимая облик человеческой фигуры.
— Мадам, вы слишком любите драмы Шекспира, — усмехнулся Александр Райдер.
…Алекс? Как он…
Я, не веря, шагнула навстречу, но локоть сжали стальные пальцы Уилбера. Прошипев проклятие, makada удержал меня у алтаря, не позволив приблизиться ни к Александру, ни к Гончим: цепные псы Короны, ворча, поднимались с пола.
