Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
Кольчатое тело Великой Лярвы лежало спутанным клубком и неустанно копошилось, поворачиваясь вокруг своей оси; было оно розовым, мясистым и блестящим, отражало свет луны наверху и солнца внизу; между его сегментами возвышались пузыри – огромные, как целые кварталы Мандрагоры, – и было их девять, а через прозрачную кожицу отчетливо виднелись другие черви, поменьше, свернувшиеся узлами, и у каждого червя из каждого пузыря было на теле еще девять пузырей, в них – другие девять червей копошились, посверкивая своими девятью пузырями, и так далее, и черви становились все меньше, и возникал вопрос, не длится ли это представление с куклами внутри кукол еще и в сторону увеличения, ведь это означало бы, что весь город и мир, пороги, книги и все мы, склонившиеся над пузырями, глядящие на самих себя, живем внутри прозрачной утробы Великой Лярвы, бестолково дрейфуем в амниотической жидкости.
Освободившись из деревянного ковчега, Великая Лярва испустила жуткий крик, чудовищно пронзительный и бездонно глубокий, словно исходивший в унисон из множества пастей, и от крика этого весь город содрогнулся, а время застыло. Но пасть у монстра была одна: острые зубы торчали в ней из плоти, расположенные кругами, во множестве рядов. Второй крик рассек воздух, разодрал в лохмотья ткань мира, а с нею и мэтрэгунцев, которые осмелились взглянуть на Мать Лярву. Большинство ослепли, свет их очей полностью погас, а другие потеряли зрение только в одном глазу, в то время как другой оказался наполовину затянут молочно-белым туманом. Вопли мэтрэгунцев были жалким подобием криков Великой Лярвы; люди падали на колени, закрывая лица ладонями, прижимая ко рту кулаки; рассудок каждого из них вывернулся наизнанку, душу выжало досуха, и под сводами разума горестно заикалось эхо несказанных слов.
Новый Тауш сберег глаза: он вытянул одну руку и прикрыл лицо другой, бросая взгляды через плечо, словно трус или побежденный. В одном из соседних домов, откуда тварь не было видно, Мишу почувствовал, как замедлилось время, и узрел страх святого. Художник схватил бумагу и уголек и несколькими штрихами набросал увиденное. Однако душа его возражала против того, чтобы нарисовать святого боязливым и отворачивающимся – и потому он изобразил Нового Тауша глядящим монстру прямо в лицо, противостоящим ему, чем бы тот ни был, и вскинувшим руки не для самозащиты, а для уничтожения; для того, чтобы привести в порядок механику мира, исправить ее и очистить. Мишу посмотрел на Нового Тауша, который остерегался врага, и на Нового Тауша, который его истреблял; поднял взгляд (святой опасался), опустил (святой обращал монстра в ничто), поднял взгляд (ничто), опустил (и опять ничто) – и готов был поклясться, что нарисовал все так, как оно происходило на самом деле.
Новый Тауш не заметил, как Данко, защищенный от монстра маской и потому ослепший лишь на четверть, взмахнул саблями, рассекая воздух – а с ним и живот святого, откуда тотчас же излились внутренности, и посреди потоков крови повисла, болтаясь, прикрепленная к пупку железа с мотком красного шнура. Тауш рухнул с криком, и в тот же самый момент невидимый ученик, появившийся неизвестно откуда, узревший их битву неизвестно как, кинулся на Данко, и они вдвоем покатились в облака на улице, пока те стремительно утекали через дыры в земле, становившиеся все меньше и исчезавшие с глаз долой.[36]
* * *
По коридорам темницы гуляло эхо криков Ульрика. Он просил, чтобы кто-то – кто угодно, каким угодно способом – остановил выполнение Великого Плана. Но как раз в тот момент над Портой впервые послышался грохот. Одна из опор платформы не выдержала и сломалась посередине, однако сама платформа еще не упала. Никто не видел того, что видел Первый Ашкиуцэ, находившийся в тайной комнате внутри опоры, прямо там, где и появились первые трещины в механизме Великого Плана. Кукла закричала, если бы могла, но у нее было горло из опилок, а легких вовсе не имелось. Трещины проворно рассекали деревянную конструкцию во всех направлениях, рождая новые углы, уничтожая существующие, сжимая потайную комнату таким образом, что за считаные секунды Первый Ашкиуцэ оказался стиснут между стенками. Смола, что еще оставалась в обреченном тельце, вся из него вытекла.
Арик отвел взгляд от Великого Плана, чувствуя, что больше не может смотреть на него – слишком много впустую потраченных сил на одно пятнышко в небе, – и уставился на искаженное от боли и отчаяния лицо Ульрика, который прижимался к стеклу и вопил как безумный. Тот же почувствовал боль в сломанных пальцах и проклял свою слабую природу. Разрыдался, когда Великий План разломился совсем – на сотни, а может, и тысячи частей, которые пролились на Порту дождем из щепок, чье однообразие нарушило лишь тело Матери Лярвы, которое рассекло напополам воздух и разум Ульрика. Арик не отвел взгляда от лица молодого инженера, сразу же утратившего всякое выражение; юноша выпрямился и отдалился от всего над’Мирного, и Арику показалось, что Ульрика подменили в мгновение ока на древнюю маску из тех, какие когда-то изготавливали другие – не над’Люди, не отважные дети Порты, – пытаясь представить себе, как выглядит над’Человек. Судьбы городов и жизни людей могут измениться в один миг, невзирая на труд прошлого и амбиции будущего, так что ни Порте уже не суждено было стать такой, как прежде, ни Ульрику – понять, кем он может быть. Безумие обрушилось на Скырбу Ульрика, как Мать Лярва – на Порту, и вопли над’Людей, которые осмелились взглянуть ей в глаза и ослепли, оповестили весь над’Мир, что битва проиграна.
* * *
Мишу сбежал; он покинул чердак и направился к «Бабиной бородавке». Назад смотреть не смел, только вперед и вниз; потому и увидел, как облака утекают из Мандрагоры через затягивающиеся дыры, улицы освобождаются от липкого тумана, провалы исчезают на глазах, и вслед за этим что-то рушится с грохотом. Он остановился только на краю Мандрагоры, где немного отдышался, прежде чем спрыгнуть с городских стен, слишком уставший и пресытившийся, чтобы искать лестницу, боясь, что из-за всей этой катавасии город целиком провалится в пропасть, оставленную Великой Лярвой. Чего Мишу не знал, так это того, что гигантская дыра уже начала зарастать, и одновременно с этим угасали разум и душа некоего инженера в одном из лазаретов Порты.
Мишу прыгнул, и падение как будто продлилось вечность. Достигнув земли, он скорчился; почувствовал, как кости ног сломались в тех местах, где больше всего истончились от лишений, и начал кататься туда-сюда в муках. Издалека слышались крики в трактирах и хижинах в окрестностях Мандрагоры – кто-то плакал, кто-то вопил. Телом художника овладел жар, как злой рок овладевает телом мира, и он кое-как дополз до «Бабиной бородавки». Стукнул кулаком в дверь, и та открылась.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
