Я пренебрегаю целыми частями моей жизни, такими как отношения с моими детьми, из-за собственных забот и истощения. Я стал машиной, которая думает и больше ничего не делает. Это пугает меня. Как это произошло? Я поставил перед собой проблему, и я не могу ее забыть и не могу ее решить, поэтому я влип, словно муха на липучке. Я не могу освободиться; это как наложенная самим на себя кармическая работа. С каждым днем мой мир становится все меньше. Я работаю больше, а живу все меньше. […]
Фил не всегда считал, что его работа над «Экзегезой» вызывает уныние. Тим Пауэрс подтверждает, что, хотя Фил видел себя, в первую очередь, писателем-фантастом, он считал «Экзегезу», пожалуй, своим наиболее значительным произведением. Джеймс Блейлок вспоминает, что писатель Фил был счастлив, когда сочинял письма и работал над «Экзегезой». С другой стороны, К. У. Джетер рассказывает, что однажды он перехватил Фила на пути к мусоросжигателю со стопкой страниц «Экзегезы». Уверенность Фила в ценности его размышлений, возможно, колебалась, но его желание заниматься ими ночь за ночью было непоколебимо. Их публикация не имела для него значения. В конце концов, это было средство создания теорий для романов, которые пробивали неизгладимые дыры в официальной реальности. И со своими друзьями Фил мог поделиться забавными мыслями и внезапными видениями. Пауэрс вспоминает эпизод в марте 1979 года, когда Фил, придя в отчаяние от правды, решил потребовать несколько ответов:
Он позвонил мне вечером в понедельник и сказал, что прошедшей ночью, в воскресенье, покурил немного марихуаны, которую ему оставил гость, и пришел в то уже знакомое состояние, когда являлись видения (преимущественно не связанные с наркотиками, если не считать наркотиком витамин С), и он сказал: «Я хочу увидеть Бога. Позволь мне увидеть Тебя».
И затем, сразу же, он почувствовал себя раздавленным таким неимоверным ужасом, которого никогда раньше не испытывал, и он увидел Ковчег Завета, и услышал голос (Голос?), говоривший: «Ты не обнаружишь меня с помощью логических доказательств, или веры, или чего-то еще, ибо я должен убедить тебя иным образом». Занавес на Ковчеге распахнулся, и он ясно увидел пустоту и око в треугольнике, смотрящее прямо на него. (Как прозаично я все это описываю, при том что я полностью верю, что это правда!) Фил сказал, что он пал ниц, объятый абсолютным ужасом, наблюдая Блаженное Видение с девяти часов вечера воскресенья до пяти утра понедельника. Он сказал, что был уверен, что умирает, и если бы был в состоянии добраться до телефона, то вызвал бы «Скорую». В результате Голос сказал ему: «Ты пытался убедить себя в том, что не веришь во все остальное (более мягкое и подходящее для человеческого восприятия) из того, что я позволил тебе увидеть, но этого ты никогда не сможешь забыть, или воспроизвести, или исказить».
Фил сказал, что во время этого «божьего суда» он сам произнес: «Я больше никогда не стану снова употреблять наркотики!», – а Голос сказал: «Дело не в этом».
Подстрекаемый подобными встречами, труд Фила над «Эксегезой» приносил заметные плоды. Конечно, качество записей значительно различалось. Но Фил был одарен потрясающей способностью рассуждать, что предоставляло ему предпосылки для создания замечательных миров, придававших избранным фрагментам «Экзегезы» мощь сродни той, что присутствует в его лучших романах. Его наиболее постоянной отправной точкой была «двуначальная космогония», обсуждаемая в «Валисе»: наша кажущаяся, но ложная вселенная (natura naturata[290], майя, докса[291], Сатана) частично искуплена своим постоянным смешением с подлинным источником бытия (natura naturans[292], брахман, эйдос, Бог). Вместе два источника – настройка и основание – создают своего рода голографическую вселенную, которая обманывает нас. Освобождение реальности от иллюзии является целью просветления, и сущность просветления – это анамнесис Платона (как в «2–3–74»): воспоминания о вечных истинах, известных нашим душам до нашего рождения в этом мире. Но просветление – это вопрос благодати. Бог дарует это, когда мы пребываем в нашем крайне возвышенном состоянии, в ответ на нашу потребность и готовность получить истину. Это основные темы Фила в «Экзегезе». Естественно, вариации этих тем близки к бесконечности.
Иногда Фил печатал формулировки, которые особенно нравились ему. Одной из лучших среди них является притча 1979 года о явном отсутствии божественной мудрости в нашем мире:
Вот пример иерархического ранжирования. Новая машина «Скорой помощи» заполнена бензином и припаркована. На следующий день ее осматривают и обнаруживают, что топливо фактически исчезло, а подвижные части слегка изношены. Это похоже на пример энтропии, потери энергии и формы. Однако, если кто-то понимает, что «Скорая помощь» использовалась, чтобы доставить умирающего в больницу, где его жизнь была спасена (на это тратилось топливо, и это изнашивало детали машины), то, иерархически ранжируя, может усмотреть не только потери, но и практическую чистую прибыль. Чистая прибыль, однако, может быть измерена только вне замкнутой системы новой машины «Скорой помощи». Каждая победа Бога, как разум и воля, достигается по этой шкале уровней вовлеченности, и никак иначе.
Фил часто звонил по междугородной связи, чтобы рассказать Галену поздним утром о результатах своей ночной работы над «Экзегезой». Во время отпуска в сентябре 1979 года Гален наконец-то нанес писателю столь восхитивший его визит. Гален вспоминает:
Фил заказал китайскую еду навынос и «Коку», и мы беседовали с шести вечера до шести утра; к этому времени я был совершенно истощен, и мне нужно было уходить. Я не был готов к таким беседам – я еще не приспособился к Филу в личном плане. Беседа проходила так быстро и так насыщенно, что я даже не знал, о чем мы разговаривали. Я был восхищен, но это был такой напор идей, что мне уже захотелось спать. Фил не подавал никаких знаков усталости. Я не думаю, что вставил хоть слово на протяжении двух, а то и трех часов подряд. Он говорил о 1974 годе, о политике, о технологии, – у него десять тем могли занять несколько минут, или одну тему он мог растянуть на два часа. Я мог это переносить в малых дозах – в виде писем или получасовых телефонных разговоров. Но двенадцать часов…
