Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
В период так называемого «развитого социализма» власти в СССР поддерживали развитие унисекс-моды в дозированных объемах: в магазинах можно было приобрести и женские брючные костюмы, и отдельные брюки. Я сама в 1971–1974 годах, будучи аспиранткой, фланировала по коридорам Ленинградского института истории и Библиотеки Академии наук СССР (БАН) то в клетчатом кримпленовом пиджаке, то в черном джерсовом блузоне, в пандан к которым надевались бежевые или черные брюки. И все это было вполне отечественного производства. Одновременно в советском культурно-бытовом пространстве развивались неподконтрольные явления. Основным вестиментарным признаком гендерного равноправия в это время стали джинсы. Это была общемировая тенденция. Западные историки феномена джинсовой моды называют брюки из денима «второй братской кожей» и «первой „одеждой для обоих полов“»1022, не ведая, что в 1920‐х годах такая «унисекс-кожа» уже существовала в СССР – прежде всего в виде «кожанок». Переодевание жителей советских городов в джинсы властями практически не контролировалось, но наличие новых модных тенденций активно фиксировала художественная литература. С конца 1950‐х годов советские люди иногда позволяли себе надеть «техасы» из стран народной демократии. Старшее поколение называло их брюками со швами наружу1023. «Техасы» носили в домашней обстановке, на отдыхе и расценивали как удобный вид рабочей одежды, но не более. А главное, их надевали пока только мужчины. В повести Анатолия Рыбакова «Приключения Кроша» (1960–1961) толстый и неуклюжий модник Вадим во время школьной практики на автобазе появился «в финских брюках, очень узких, в обтяжку, прошитых вдоль и поперек белыми нитками». Писатель не мог удержаться от похвалы в адрес джинсов: «Это хорошие удобные брюки, с множеством карманов»1024. У главного героя повести Василия Аксенова «Звездный билет» (1962) Димки Денисова в гардеробе тоже имелись «штаны неизвестного происхождения» – на самом деле черные джинсы1025.
В конце 1960‐х годов слово «джинсы», трактующееся как «узкие брюки из плотной хлопчатобумажной ткани, прошитые цветными нитками», было зафиксировано лингвистами как принципиально новая для русского языка лексическая единица1026. А в 1973 году в СССР даже наладили производство отечественных модных брюк, выпуск которых достиг в 1975 году 16 800 000 пар. Однако конкурировать не то что с американским, а и с польским этот товар не мог. Престижным в конце 1970‐х – начале 1980‐х годов считалось иметь «фирменные» джинсы. Они являлись вестиментарным знаком человека, с одной стороны, не отстающего от моды, а с другой – раскованного, демократичного и вечно двадцатилетнего. Желание получить «фирму», в которой появлялись и в театрах, и в ресторанах, и на работе, было в это время настолько велико, что ее обладателя могли попросту раздеть в темном переулке. В поездах дальнего следования, ложась спать, счастливый обладатель джинсов старался положить их под матрас и лечь сверху, чтобы уберечься от воровства. Именно так поступил один из аспирантов Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР, возвращаясь из командировки в Москву где-то в начале 1980‐х годов. По свидетельству очевидца (а им был мой друг Николай Смирнов, директор СПбИИ РАН в 2013–2017 годах), проснувшись, будущий крупный ученый (не буду называть его фамилию) долго искал свои супербрюки и проклинал воровство в поездах. Но коллеги, посмеявшись, помогли найти пропажу.
Джинсы превратились в устойчивый элемент фарцовки и перепродажи. Власти вынуждены были включить образцы американской моды в распределительную систему, с помощью которой тогда снабжалось население. Характерен случай, описанный в газете «Заполярье» в апреле 1981 года. В Воркуте, где прошел слух о поступлении в продажу «западногерманских джинсов из американской ткани», около главного магазина города образовалась огромная очередь. Люди создали специальную общественную комиссию, которая ездила на склад и проверяла наличие брюк. Власти решили дело по-иному: вожделенный товар изъяли из магазинов и передали на предприятия «для продажи передовикам производства»1027.
В повести «Апельсины из Марокко» брюки из денима уже маркированы как норма женской одежды. В обыденной жизни Катя – жена геолога Кичекьяна и объект любовных переживаний главных героев – ходит «в толстой вязаной кофте и синих джинсиках»1028. И это не литературное преувеличение. Яркое описание некой Татьяны Стриженовой, женщины-вамп, есть в мемуарах поэта, геолога и географа Александра Городницкого: «О самой Стриженовой к тому времени (начало 1960‐х годов. – Н. Л.) в Туруханском крае ходили самые фантастические легенды Сама героиня оказалась худощавой и черноволосой Затянута она была в редкие в то время американские джинсы, заправленные в резиновые сапоги, и тельняшку с глубоким вырезом»1029. Действительно, уже в середине 1960‐х годов в канонах женственности явно прослеживались элементы унисекса, проявляющиеся в моде в периоды серьезных изменений гендерного консенсуса в обществе. А в начале перестройки с помощью фарцовщиков, блата и прочих ухищрений, выражаясь словами героя фильма «Самая обаятельная и привлекательная» (1985) конструктора Дятлова (артист Леонид Куравлев), «в джинсы уже облачились самые отсталые слои населения»1030. Первые свои джинсы фирмы Lee я купила в 1982 году у школьной подруги и долго ушивала их в длину и ширину. Потом мои болгарские друзья прислали мне шикарные коричневые вельветовые штаны, а потом были поездки в Польшу и ГДР и джинсы, джинсы, джинсы – для себя, и для мужа, и для сына. Брюки из денима стали и в советском быту «одеждой для обоих полов». У Виктории Токаревой в небольшом эссе «Самый счастливый день (Рассказ акселератки)» (1980–1981) девочка-подросток описывает своих родителей так: «Худые и в джинсах»1031. Конечно, советский унисекс не был полным аналогом западного, в рамках которого формировался новый действительно «бесполый» стиль одежды и поведения. Но разнообразные вестиментарные знаки – кожанка, юнгштурмовка (первый и единственный государственный образец унисекс-одежды), плащи «болонья», женские брюки и джинсы – свидетельствовали о наполнении бытового пространства СССР внешними признаками гендерного равноправия.
Язвы
Принципы конструирования социально-бытовых аномалий
Толкование слова «язва» («язвы») не встречается ни в одном из словарей советского быта. Нет такого понятия ни у Валерия Мокиенко и Татьяны Никитиной, ни у Леонида Беловинского, ни у Сергея Борисова. Разумеется, не стоит включать в такие издания медицинский термин. Однако в академическом словаре русского языка указано и иное значение: язвы – это «что-либо дурное, вредное, какое-либо отрицательное явление, порок, зло»1032. Этот переносный смысл имеет прямое отношение к советскому властному дискурсу о бытовых нормах и аномалиях.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
