Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Хотя Мария уже знала правду, Александра больше не могла скрывать от других детей известие об отречении отца. Они приняли это спокойно, правда, Анастасия возмущалась тем, что мать и Лили не сказали им ничего раньше; но «папа приезжает, остальное не важно»[1187]. Татьяна по‑прежнему плохо слышала из‑за отита, осложнения после кори, и Иза Буксгевден заметила, что «ей трудно было следить за быстрыми словами матери, голос которой охрип от волнения. Сестрам пришлось записать для нее подробности, чтобы ей было понятно»[1188]. Лишь сбитый с толку и удрученный Алексей, который пошел на поправку, забросал ее вопросами. «Я теперь никогда больше не поеду в Ставку с папой? — спрашивал он мать. — Не увижу мои полки и моих солдат?.. И яхту, и всех моих друзей там — мы больше не будем плавать на яхте?» «Нет, — ответила она. — Мы больше никогда не увидим «Штандарт»… Он теперь не принадлежит нам»[1189]. Мальчика также беспокоило будущее самодержавия. «Но кто же тогда будет царем?» — расспрашивал он Пьера Жильяра. Когда его наставник ответил, что, вероятно, никто не будет, мальчик совершенно логично спросил: «Но кто же будет управлять Россией, если не царь?»[1190]
Среда 8 марта была очень печальным днем для Александры, поскольку в тот день должны были уехать казаки конвоя. Все они провели бессонную ночь, размышляя о своем вынужденном уходе, и были очень мрачны, не в состоянии «осознать все это или признать, что положение безнадежное»[1191]. Незадолго до своего отъезда казаки конвоя попросили Виктора Зборовского передать императрице, что по‑прежнему преданы ей и глубоко сожалеют, что вынуждены покинуть ее, но у них нет иного выбора, кроме как подчиниться приказу. Александра попросила его поблагодарить весь личный состав конвоя от своего имени и от имени детей за их верную службу. «Я прошу вас всех воздержаться от любых самостоятельных действий, которые могут только задержать прибытие императора и отразиться на судьбе детей, — сказала она. — Мы все, и я первая, должны подчиниться судьбе»[1192].
Зборовскому было трудно говорить, когда Александра вручила ему небольшие иконки — ее прощальный подарок конвою. Затем она отвела его в комнату к Ольге и Татьяне, где обе еще лежали больные в постели. Зборовскому потребовалось все присутствие духа, чтобы держать себя в руках перед детьми. Он молча низко поклонился им, затем Александре и поцеловал ей руку. «Не помню, как я вышел, — позже записал он в своем дневнике. — Я шел, не оборачиваясь. В руке я сжимал маленькие иконки, мою грудь теснило, в горле стоял тяжелый ком, готовый прорваться стоном»[1193].
После того как конвой ускакал, все входы во дворец были заперты и опечатаны, кроме одного выхода через кухню и главного входа для официальных посетителей. «Мы стали арестантами», — записал Пьер Жильяр в своем дневнике[1194]. Лили Ден вспоминала, что в ту ночь была очень яркая луна: «Снег пеленой покрывал скованный морозом парк. Был сильный холод. Молчание великого дворца иногда нарушалось обрывками пьяных песен и грубым смехом солдат» (новой дворцовой стражи). Вдали слышалась прерывистая ружейная стрельба[1195].
В сотне или больше миль (160 км) к югу отсюда, когда на землю спустилась еще одна страшная морозная зимняя ночь и поднялся ветер, к Царскому Селу направлялся императорский поезд, который вез Николая II, последнего царя России, а теперь простого полковника Романова.
Глава 18 До свидания. Не забывайте меняВозвращение Николая II в Царское Село 9 марта 1917 года было похоже на резкое и мучительное пробуждение: «Часовые на улице, и вокруг дворца, и на территории парка, и внутри главного входа какие‑то офицеры»[1196]. Наверху он увидел свою жену, она сидела в затемненной комнате со всеми детьми. Все они были в приподнятом настроении, хотя Мария и была очень больна. Несказанно обрадованный возвращением домой, Николай, однако, вскоре обнаружил, что даже самые его безобидные повседневные действия теперь были строго ограничены. В тот же день ему был отказано в обычной длительной прогулке в Александровском парке, его владениями теперь были лишь небольшая прогулочная площадка и садик возле заднего входа во дворец. Николай взял лопату и со своим адъютантом князем Василием Долгоруковым — единственным офицером, которому было позволено приехать с ним из Ставки, — расчистил здесь тропинку. Охранники поглядывали на них с насмешкой[1197].
Лили Ден была потрясена видом приехавшего Николая. Он был «смертельно бледен, лицо было покрыто бесчисленными морщинами, волосы на висках сильно поседели, и вокруг глаз были синие тени. Он был похож на старика»[1198]. Елизавете Нарышкиной он показался внешне спокойным. Ее восхищало его удивительное самообладание и явное равнодушие к тому, что к нему обращаются не как к царю, а всего лишь как к офицеру, кем он, собственно, и являлся теперь[1199]. Хотя дворцовый комендант, Павел Коцебу, и называл его вежливо «бывший император», большинство охранников звали его Николай Романов или даже «Николашка»[1200]. Он старался не реагировать на мелкие унижения, которые приходилось терпеть от некоторых наиболее грубых охранников. «Они выдыхали ему в лицо табачный дым… Один солдат схватил его за руку и потянул в одну сторону, а другие схватили его с другой стороны и потащили в противоположном направлении. Они издевались над ним и смеялись над его гневом и болью», — вспоминала позже Анна Вырубова[1201]. Но Николай не реагировал на это. «Несмотря на обстоятельства, в которых мы сейчас оказались, — писал он в своем дневнике 10 марта, — мысль, что мы все вместе, подбадривает и успокаивает нас»[1202]. Состояние Марии, однако, давало серьезные поводы для беспокойства. Температура у нее была выше 40 °C. Александра и Лили перенесли ее с небольшой никелированной походной кровати на добротную двуспальную, здесь было удобнее за ней ухаживать. Измученная девочка то приходила в себя, то опять проваливалась в беспамятство, а они неотлучно дежурили у ее постели, постоянно обтирали ее губкой, расчесывая страшно спутанные волосы и меняя пропитанное потом белье. Ко всему прочему, у нее началась пневмония[1203].
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
