Книга Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Он продолжил:

— Тут началось! Врачи перепуганные. Еще бы: сколько их тогда арестовали! Глядят на него, дрожат. Им надо его осматривать, а у них руки «на рояле играют» — трясутся. Зубной врач снял с него протезы и от страха выронил прямо на пол… Что тут было! Врач сам чуть не умер. Главный профессор Лукомский говорит: «Надо рубашку снимать, давление измерять». Но сам не может, дрожит. Пришлось мне. Разрезал рубашку и глазком одним на Хозяина посмотрел… тоже боялся… Нет, спит, храпит. Стали ему мерить давление… Тут руководства понаехало очень много. Съехались все члены Политбюро… оно по-новому тогда называлось… Они подходили к дивану. А те, кто рангом пониже, смотрели на Хозяина, не входя, в открытую дверь. У дивана встали самые важные — Маленков и Берия, Ворошилов, Каганович, Булганин, Микоян… Молотова не помню. Мне в дверях стоять велели, чтоб в комнату посторонние не входили. Хрущев почему-то войти не захотел, держался рядом со мной у дверей. Помню, наш министр госбезопасности товарищ Игнатьев приехал, но пройти тоже побоялся, в дверях топтался. Ну все-таки наш начальник, я говорю: «Что вы стесняетесь, заходите». Но он все-таки не вошел… В это время врачи диагноз поставили: удар и кровоизлияние случилось в мозгу. Отлегло от сердца — значит, нас не посадят… Тогда же, утром второго марта, привезли Светлану, потом приехал сын Василий. Василий был, как часто случалось, подшофе. Подошел к кровати, посмотрел на отца и ушел к ребятам — чекистам. Там шумел в служебном помещении — дескать, отца убили, мол, что вы смотрите, арестовывать надо! Но кого арестовать — не сказал. Пошумел и уехал… Светлана долго сидела. Потом каждый день приходила. Все эти дни Хозяин в бесчувствии лежал. А я в дверях стоял. Иногда он стонал. Однажды открыл глаза и посмотрел осмысленно. Тогда Ворошилов закричал: «Товарищ Сталин, мы здесь, твои верные друзья, твои соратники! Как ты себя чувствуешь, дорогой?» Я тотчас бросился в комнату. Гляжу из-за плеча Ворошилова на Хозяина — может, распоряжения какие будут. Но Хозяин… закрыл глаза и опять заснул. Потом руководство разъехалось. Говорят, уехали в Кремль в его кабинет… На следующий день 3 марта опять приехали к постели, потом опять в Кремль, в его кабинет. И так каждый день…

Лозгачев замолчал.

Помолчал и я, прежде чем подойти к тому вопросу.

— Значит, необыкновенный был этот приказ — не охранять?

— Можно сказать так, совсем необыкновенный.

— Кому-нибудь из вас не показалось странным такое совпадение: этот необыкновенный приказ — и в ту же ночь смертельный удар?

— Как не показалось! Конечно, показалось…. Видать, совпадение такое печальное вышло. Такая у него судьба.

Здесь я и задал тот вопрос.

— Не мог ли Хрусталев сообщить вам то… чего не говорил Хозяин?

Как маленькие глазки блеснули! И тотчас погасли, исчезли в морщинках. Ждал он вопроса!

— Да что вы! Хрусталев был предан Хозяину! Так убивался…

— А нельзя ли мне повидаться с Хрусталевым?

И опять блеснули лозгачевские глазки.

— Умер. Вскорости после Хозяина… Сильно, видать, переживал его смерть. Он никак с Хозяином расстаться не хотел. Даже ходил на вскрытие — посмотреть, нет ли следов каких нехороших на теле… Может, ночью, пока мы его не охраняли… Но вернулся и сказал нам: «Ничего такого не нашли, огарочек маленький в легких. Но это результат процедур… Аппарат искусственного дыхания это сделал»… Нет, он крепко любил Хозяина, и его, как и нас всех… мучил тот приказ. «Как же так, — говорил, — никогда такого приказа не слышали, и вдруг после него умер. И ведь чувствовал Хозяин себя хорошо». Только к ночи немного хрипел. Но это от трубки… Он хоть курить бросил, но иногда нет-нет да и закурит трубку!

— Хрусталев предполагал… что-нибудь?

— Не знаю. Мне никогда ничего об этом не говорил… У нас вообще много говорить было не положено.

— У Хозяина были двойники?

— Басни это все! Хозяин очень подозрительный был. Ни за что не допустил бы двойника. Нет! Исключается!

Но я все-таки сказал:

— Я слышал, при нем был один грузин… с детства знакомы. Хозяин его любил. Говорят, был на него очень похож.

— К нему приезжали разные грузины. Они по-грузински между собой разговаривали, — коротко ответил Лозгачев. — Более не знаю. Я за дачей следил, чтобы все на ней было в порядке… Ну вот, я вам все рассказал.

На этом разговор и окончился.

Я часто вспоминал потом нашу беседу… Прошло несколько лет, прежде чем я понял, что не тому удивлялся. Удивляться следовало не тому, что Лозгачев долго не решался мне рассказывать, но тому, что он решился рассказать. Оказалось, что все «прикрепленные» давали подписку о неразглашении того, что происходило на «Объекте». И подписки этой в восьмидесятых годах никто не отменил. Ведь тогда еще существовала страна по имени СССР. Существовала и партия, которую Коба справедливо называл «орденом Меченосцев», и она еще правила государством. Но Лозгачев все-таки согласился со мной встретиться!

Да, он встречался до этого с Рыбиным. Но тот работал в КГБ, сам был прежде охранником на Ближней даче, являлся коллегой Лозгачева. И Рыбин передавал свои записи в секретный архив Музея Революции. То есть — в молчание.

Но рассказывать мне — это рассказывать всем!

Тогда почему Лозгачев на это пошел? Зачем? Ответ один: он хотел, чтобы я рассказал всем то, что он не имел права рассказывать! Те удивительные факты последней ночи Кобы.

Итак, четыре удивительных факта:

1. В ту судьбоносную ночь «прикрепленные» услышали невозможный, невероятный приказ Хозяина. Но услышали его не от Хозяина, а от одного из них — Хрусталева. Это был приказ идти спать. В результате этого приказа комнаты Хозяина в ту ночь не охранялись. И главное — они не следили друг за другом.

2. В ту же ночь после этого невозможного приказа у неохраняемого Хозяина случился смертельный удар.

3. Самое поразительное: узнав, что с Хозяином что-то произошло, никто из соратников не поспешил к нему. Они, дрожавшие перед ним, не примчались тотчас на дачу… будто точно знали, что спешить не надо, что он обречен.

4. Хрусталев, передавший тот невозможный приказ, вскоре после этого умер.

Уже в разгар перестройки мне удалось прочесть в Музее Революции те самые показания «прикрепленных» Лозгачева, Тукова и Старостина, записанные Рыбиным.

Да, действительно, они рассказали ему о поразительном приказе Хозяина… И сообщили Рыбину одно и то же. Цитирую:

«Такого распоряжения Сталин никогда раньше не давал» (Туков).

«“Я, — говорит Сталин, — ложусь спать, и вы ложитесь спать…” В прошлом не помню, чтобы Сталиным была дана такая команда: “Всем спать”» (Лозгачев).