— Я хотел узнать, что тебе известно о консьерже из «Ритца» по имени Эдуар Паскаль, — спросил Этьен, как только они устроились за столиком и официант принес каждому из них по большой рюмке коньяка.
Фриц нахмурился.
— Не могу сказать, что я там частый гость. А чем он тебя обидел?
— Ничем. Но он находил клиентов для одной моей приятельницы, которая пропала.
— Fille de joie?[31]
Этьен кивнул. Он был благодарен за то, что Фриц не назвал Бэлль проституткой.
— Ты скорее всего ищешь ее клиента? Знаешь его имя?
— Только фамилию — Лебран. Лебранов в Париже сотни. Но он богат, и она радовалась встрече с этим мужчиной. Наверное, он ей нравился.
— Следовательно, мы ищем месье Лебрана, богатого, приятного господина. А лет ему сколько?
— Не знаю. Мне сложно представить, что ему может быть больше сорока. Ей всего восемнадцать, а девицы в ее возрасте вряд ли с нетерпением будут ждать встречи со стариком. Ты мог бы разузнать для меня об этом типе, Паскале? Мне, возможно, придется его «прижать». Хотелось бы понимать, с кем я имею дело.
— Видишь вон того человека? — Фриц указал на плотного мужчину лет тридцати с огромным носом. Он сидел через пару столиков от них. — Когда-то он работал швейцаром в «Ритце». Он кому-то нагрубил, и его вышвырнули. Он сможет рассказать о консьерже.
Этьен колебался.
— Но что он за человек? Я не хочу, чтобы до Паскаля дошли слухи о том, что о нем кто-то спрашивал. И вообще, я не хочу, чтобы кто-то знал о моем к нему интересе. Ты понимаешь, о чем я?
Фриц кивнул. Он догадался, о чем беспокоится Этьен. Те, на кого он раньше работал, могут попытаться опять принудить его к сотрудничеству, если узнают, что он вновь объявился в злачных местах.
— Он кое-чем мне обязан. Я мог бы придумать пару причин, почему интересуюсь Паскалем. Я не скажу ему, что это ты меня попросил.
— Разумно. Расспроси его, когда я уйду, а мы можем встретиться завтра. И подумай о человеке по фамилии Лебран. Может, до завтра что-нибудь вспомнишь?
— Обязательно подумаю. Встретимся завтра «У Густава» в десять утра.
После того как Этьен покинул «Черную кошку», он подозвал фиакр и отправился в квартал Марэ — Болото. Квартал переживал не лучшие времена, но Этьен любил его — он жил там некоторое время, когда ему пришлось поспешно покинуть Лондон, а домой в Марсель он вернуться не мог.
Было уже далеко за полночь, но в квартале бурлила жизнь. Проститутки неспешно прохаживались туда-сюда, выискивая клиентов, а их maquerreaux[32] подпирали фонарные столбы, курили и выглядели довольно угрожающе.
Из кафе и баров лилась музыка. Над многими из них располагались публичные дома. Этьен недолго работал в одном из них швейцаром и был поражен тем, какие извращенные услуги предоставляют в подобных местах. Одна комната напоминала камеру пыток, с ручными кандалами, вмурованными в стены, где клиента могли отхлестать плетью. Этьен видел, как оттуда пошатываясь выходят мужчины. Их плоть была настолько истерзана — казалось чудом, что они до сих пор в сознании. Он не мог понять, как можно находить в этом удовольствие.
Именно здесь Этьен узнал, что некоторые мужчины любят заниматься сексом с детьми. Из-за крика двенадцатилетней девчушки, которую насиловали в этом борделе, для него померкло все очарование Парижа, и Этьен вернулся домой в Марсель. Снова и снова за эти годы он сталкивался с людьми, которые похищают юных девушек и толкают их к занятию проституцией. Этьен презирал таких людей. Самое печальное, что у этих девушек не было выхода; как только их затягивало это ремесло, они продолжали им заниматься, пока не становились слишком старыми или больными, чтобы за них хоть кто-то готов был заплатить.
Из-за сильнейшего презрения к торговле людьми Этьен чувствовал глубокий стыд за то, что под давлением Жака уступил и согласился сопровождать Бэлль в Новый Орлеан. Несмотря на то что у него на самом деле не было выбора — если только он хотел, чтобы Елене с сыновьями ничего не угрожало, — он привык оправдывать себя тем, что Бэлль была уже не ребенком. А еще он верил, что у Марты ей будет значительно лучше, чем в любом борделе Парижа.
Но, после того как Этьен оставил девочку одну, воспоминания об участии в этом деле стали занозой, которую невозможно было вытащить. Ему снились кошмары о том, что с Бэлль плохо обращаются, он представлял, как ненасытные мужчины берут ее силой. Этьен ненавидел себя за то, что ему не хватило ума придумать, как вернуть ее в Англию в целости и сохранности и в то же время обеспечить безопасность своей жене и детям.
Именно поэтому он в конце концов и заявил Жаку, что больше не может на него работать. Этьен дал понять, что уходит от дел только потому, что хочет больше времени проводить с семьей, что Елена не справляется с рестораном в одиночку.
Вероятно, он никогда не узнает, был ли пожар, в котором погибла его семья, местью Жака или всего лишь случайностью. Но в одном Этьен был уверен: если ему удастся отыскать Бэлль, он сделает все, чтобы разоблачить порочную торговлю детьми. Он уже потерял все, что было ему дорого; больше ему, кроме собственной жизни, терять нечего. И он с радостью готов умереть, если будет знать, что больше не пострадает ни один ребенок.
Бар «Три лебедя» не изменился. Все те же выцветшие красные в белую клетку занавески, висящие на чугунном карнизе, облупившаяся краска, тот же запах сигаретного дыма, плесени и чеснока, ударивший Этьену в нос, когда он открыл дверь. Худощавый морщинистый старик играл на аккордеоне. Несмотря на то что лица посетителей были другими, на сцене были все те же: проститутки, сутенеры, начинающие художники, танцовщики и студенты. С парочкой тех, кто постарше, он, может быть, даже когда-то выпивал. Но Этьену этот бордель запомнился как место, где бурлила жизнь, велись жаркие споры о политике и об искусстве. Раньше здесь появлялись колоритные персонажи, отличавшиеся твердыми убеждениями и экстравагантностью. Теперешние посетители были угрюмыми и изнуренными.
— Этьен!
Он обернулся на крик, донесшийся из глубины бара, и улыбнулся, уловив радость в женском голосе. Это была Мадлен. Годы не пощадили ее. Она стала пробираться между близко расставленными столиками и стульями. Пускай она поправилась и постарела, но от ее улыбки в комнате стало светлее.
— Мадлен! Я надеялся встретить тебя здесь! — воскликнул Этьен и протянул руки, чтобы обнять ее.
Об искусстве любви, да и о многом другом он когда-то узнал от нее. В свои тридцать лет она была рыжеволосой красавицей, и ее душа была так же прекрасна, как и лицо. Волосы Мадлен до сих пор были рыжими, но сейчас она явно их красила, а фарфоровое личико потускнело и покрылось морщинами. Однако душевная теплота осталась. Когда Этьен прижал женщину к себе, он опять почувствовал себя двадцатилетним, как будто и не было этих лет.
— Дай-ка на тебя полюбоваться! — воскликнула Мадлен, отступая назад. — Ты еще красивее, чем прежде, по костюму видно, что в деньгах не нуждаешься и можешь угостить меня бокальчиком! Но что привело тебя сюда? Я слышала, ты стал затворником.
