– Каренца? С ней все хорошо. Немного плохо видит одним глазом. Ты должен сходить повидаться с ней.
Я собирался ответить, но тут мужчина, который качал меня на коленях, когда я был малышом, а теперь совершенно лысый и с дыркой на месте передних зубов, схватил меня за щеку, сильно ущипнул и в то же время сунул пропитанный бульоном кусок хлеба размером с кулак мне в рот. Я автоматически принялся жевать.
В корочке попадались мелкие комочки солода и отруби и прятался бесцветный не-вкус доброго старого флорентийского хлеба. Змеящаяся кислая сладость говядины, как порфировая плита, пронизанная хрустальной сахаристостью лука, солью и закутанная в землистость карамельность моркови, искры горького тимьяна и мятные масла; бархатные соты жира, а под всем этим…
– Баттута! – сказал я.
– Баттута? Почему бы и не баттута? – Мясник помотал головой, сбитый с толку.
Но город… Он был здесь. Он совсем не испортился, вовсе не сошел с ума. Его просто упихали внутрь, как поднявшееся тесто, и теперь он снова расправлялся, повсюду вокруг меня. Или, возможно, не город, – может, это была просто жизнь. Но что-то вливалось в меня. Я взял вилку, выудил кусок говядины и отошел в уголок.
– Это не твое, папа, – сообщил я, жуя. – А Федериги.
– Нет, оно от Спиккьо, – сказал кто-то.
– Да, но Спиккьо берет бычков у того же человека, у которого брал Федериги.
Спиккьо согласился, что это так. Оказалось, что Федериги, увы, умер. Как и многие другие. Кажется, ушла половина людей, которых я знал с детства… Но это все могло подождать.
– Где Тессина Альбицци? То есть Тессина Барони? Это правда, что она вышла замуж за Марко? – спрашивал я любого, кто встречался со мной взглядом.
«Она уехала. Покинула Флоренцию. Это животное, этот пес, эта свинья… Покончено с Барони и всем их родом… Не знаю, что случилось с донной Тессиной. Бедная девочка. Каким ты дураком себя выставил, Нино, а, помнишь? Но ей на самом деле было бы лучше с тобой…»
– А что, люди помнят ту… ту штуку? Розыгрыш мессера Лоренцо? – спросил я отца, когда мне удалось протолкаться обратно к нему.
– Да про нее песни поют. – Он скривился, как будто лимон откусил. – Но она сделала тебя человеком. Теперь ты мужчина.
– Я готовил пир для его святейшества. Два раза. Я думал о маме. Наверное, ей было бы приятно.
– Наверняка, – кивнул отец. – Но ты уехал из Рима. Что-то случилось? – прямо спросил он.
– Нет. То есть ничего такого. Я вернулся за Тессиной. Я идиот, но я и правда думал, что у меня никого не осталось. Я думал, я одинок, папа.
– А я думал, что это я одинок. Я и был одинок все последние семь лет. Мы оба ошибались. – Он перекрестился. – Что ты собираешься делать?
– Я должен ее найти! Дом Барони разграбили. Там пусто. Марко исчез. Он мертв?
– Мы бы услышали, – сказал Спиккьо и злобно сплюнул через плечо. – Он был в числе тех ублюдков в соборе. Среди убийц бедного Франческо Нори.
– Кого? – смущенно переспросил я.
– Нори. Глава банка Медичи здесь, во Флоренции.
– А Джулиано? – Я припомнил юношу – на самом деле еще мальчика, – которого видел в палаццо Медичи.
– Мертв. Зарезан. Этим… – У него явно не было слов. Он закряхтел и покачал головой. – Пацци. Лоренцо ранили в шею, но с ним все хорошо. Он во дворце. Мы все видели его на балконе. Господи, это было безумие! Звонили в Vacca. – (Vacca, или Корова, – так назывался огромный набатный колокол на башне Синьории.) – Эти душегубы Пацци разъезжали вокруг, крича «Popolo e Libertà»… Франческо Пацци, ублюдок, уехал домой, в постельку. Убил красавца Джулиано и завалился спать. Когда его вывесили из окна…
– Он улыбался, сволочь, – сказал еще кто-то.
– Но Марко… – опять попытался я.
– Он тоже поехал домой, Бог знает почему. Тупые, как свиное дерьмо, эти ублюдки. Наверное, думал, что все закончилось и завтра он станет гонфалоньером. Потом-то он спохватился – уже убегал из задней двери, когда его заметила толпа. Его тоже схватили, но ненадолго.
– Выколотили из него кишки, – подхватил старик по имени Бенчи. Ему было по меньшей мере восемьдесят, но он махал костлявыми кулаками, как заправский боец. – Проткнули!
– Но он выхватил чей-то меч, убил двух добрых парней и сбежал. Все равно ему не уйти. Он уже мертвец.
– Люди выкопали Бартоло, – рассказал я. – Я сам видел. Наверное, повесили его труп в Синьории.
– Слишком поздно, – буркнул папа. – Он умер в своей постели.
– Послушайте, друзья! – крикнул я. – Где Тессина?
– Никто ее не видел, – ответил Спиккьо. – Было венчание. Марко отвез ее в Санта-Кроче, там принесли обеты, но после этого ничего.
– Боже… Она… Она мертва?
– Он мог ее убить, – сказал кто-то.
Одни голоса согласились, но несогласие звучало громче.
– Нет, она уехала! – хором прокричали они. – У старого Диаманте остался тот замок в Греве. Может, туда.
– Нет-нет, мы бы услышали, он бы гнался за ней по пятам, грязное животное…
– Во Флоренции не найдется двери, которая не открылась бы для нее, – добавил Спиккьо. – Все знают, что этот недомерок силком приволок ее к алтарю.
Я заметил, что отец пытается поймать мой взгляд. Он выскользнул из толпы, и я протолкался сквозь толпу мясников, спорящих, похоже, вообще обо всем, что случалось во Флоренции. Папа ждал меня в галерее, которую гильдия уже много лет собиралась снести.
– Что ты собираешься делать со своими деньгами? – спросил он, похлопав по мешочку у меня на поясе. – Воры тоже будут кричать «Palle!», знаешь ли.
Я вернулся. Домой, в практичную Флоренцию, город банков.
– Могу я оставить их здесь? В хранилище?
Отец кивнул, и я вручил ему мешочек, увидев с некоторой гордостью, как взлетели его брови, когда он ощутил вес.
– Ты снова собираешься уезжать? – внезапно спросил он, и я помотал головой. – Я имею в виду, когда найдешь жену Марко.
– Это Тессина, папа. Тессина Альбицци. Она никогда не была ничьей женой.
– Ну знаешь, Нино…
– Это правда. Я это знаю, папа.
– Все равно. Она жена предателя.
– Только на бумаге. И ненадолго, если я не ошибаюсь. Не успеет прийти ночь, как Марко будет болтаться на площади, если еще не висит. Вот почему мне нужно найти Тессину.
– А потом что? Нино, что ты будешь делать дальше? Я просто боюсь, что ты этого не знаешь. Всегда будет что-нибудь еще, пока ты не умрешь. Всегда приходят последствия. Возможно, не к тебе, но приходят.
– Прости, папа. Я старался поступать правильно, всегда, но иногда я не очень хорошо понимаю, что правильно.
