Они посмотрели на Кэролайн, которая произнесла последнюю фразу тихим голосом, охрипшим от слез. До этого момента Скай не был уверен, следит ли она за ходом их беседы. Берри наклонилась к ней через стол.
– Что заставляет тебя так считать, мама?
– Так говорил Доджу его отец. Если не словами, то своим обращением с сыном. И Додж верил ему. До того самого дня, когда на свет появилась ты и я велела ему убираться из нашей жизни, он постоянно пытался заслужить уважение и симпатию. Ему хотелось, чтобы его любили все. – Кэролайн взглянула на свои сплетенные руки. – А с того самого дня он пытался убить себя за то, что недостоин любви.
Скай был согласен с Кэролайн и почти уверен, что и Берри разделяет ту же точку зрения. Но ни один из них не произнес этого вслух, чтобы не подкреплять возникшее у Кэролайн чувство вины. Додж пошел на сознательный обман. Но, сделав это, он лишился самого дорогого, что было в его жизни. Кэролайн заняла тогда твердую позицию и отказывалась смягчиться. Победителей в этой схватке не было.
Каждый понес огромные потери, определившие пути, по которым они шли последние тридцать лет. Лет, которые могли бы быть куда счастливее для каждого из них. Если бы только Додж сохранил верность. Если бы Кэролайн не была так непреклонна.
У Кэролайн зазвонил телефон. Вспомнив, что она дала свой номер медсестре из палаты интенсивной терапии, все встревоженно переглянулись. Приготовившись к худшему, Кэролайн ответила на звонок.
Послушав несколько секунд, она произнесла:
– Я сейчас буду, – и отсоединилась.
Кэролайн отодвинула стул и встала, дрожа всем телом.
– Он приходит в сознание!
– Слава богу! – выдохнула Берри, как и Скай испытав облегчение от того, что Кэролайн сообщили вовсе не те новости, которых все они так боялись.
– Медсестра сказала, что, если я приду прямо сейчас, она пустит меня к Доджу на пять минут.
– Иди, иди, – Берри замахала руками. – Беги! А мы придем за тобой.
Кэролайн с благодарностью посмотрела на дочь и кинулась к выходу из кафетерия.
Берри тоже стояла на ногах не очень уверенно. Она подняла на Ская глаза, полные слез. Лицо ее вдруг сморщилось, и Берри заплакала. Скай крепко прижал девушку к себе.
– Я держала себя в руках при маме, но больше не могу, – всхлипывала она.
– Так давай поплачь.
Забыв о том, что в кафетерии есть и другие посетители, Скай гладил Берри по спине, продолжая прижимать к себе, пока тело ее продолжали сотрясать рыдания. Она могла потерять отца, который только что появился в ее жизни. Думать об этом было горько, очень горько. А еще Берри винила во всем, что произошло, себя, и ей придется жить с этим остаток жизни.
Скай восхищался девушкой, которая восприняла ситуацию так близко к сердцу. Более легкомысленная особа наверняка придумала бы себе оправдания и постаралась бы поскорее обо всем забыть. Но к восхищению Ская примешивалась жалость. Ведь он знал не понаслышке, каким тяжелым может быть бремя вины. Берри потребуется собрать всю свою силу воли, чтобы научиться с этим жить, а со временем и простить себя. Впрочем, Скай был уверен, что силы воли девушке хватит. В конце концов, она родилась от двух очень решительных и очень упрямых людей.
Выплакавшись, Берри отстранилась от Ская, взяла из диспенсера салфетку и промокнула глаза и лицо.
– Да, ну и спектакль я устроила…
– Вовсе нет. Но если бы даже и устроила – кому какое дело.
Берри улыбнулась ему дрожащими губами.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста.
– Нам лучше подняться наверх. Я могу понадобиться маме, – заторопилась Берри.
Продолжая обнимать девушку за плечи, Скай вывел ее из кафетерия и повел через вестибюль к лифтам. Один из них оказался свободен, поэтому молодые люди хоть и ненадолго, но остались наедине друг с другом.
Скай наклонился и легонько поцеловал небольшую вмятинку около глаза Берри, оставленную дулом револьера Орена Старкса.
Девушка прижалась к помощнику шерифа и попросила:
– Я знаю, что у тебя работа, обязанности, но, если можешь, побудь немного здесь.
– Я буду рядом.
Берри взглянула ему в лицо.
– Подумай, прежде чем обещать, Скай. Это может занять немало времени, а результат неизвестен.
Понимая, что они говорят сейчас не только о дежурстве у постели Доджа, но и о своем будущем, Скай сжал ладонями ее лицо и повторил, касаясь губ Берри:
– Я буду рядом.
Очнувшись, Додж буквально опешил от увиденного. Чувствовал он себя как после хорошей попойки. Все расплывалось перед глазами, и общие ощущения были похмельные. На грудь словно положили гирю весом фунтов в пятьдесят, но это причиняло дискомфорт лишь отчасти. Самое главное – Кэролайн была рядом. Она наклонялась над ним, гладила по волосам.
Так что, даже если он умер, его посмертное существование вовсе не казалось плохим, совсем напротив. Интересно только, разрешено ли здесь курить. Если да, то он, пожалуй, в раю. Или, может быть, он еще в чистилище и дело может повернуться по-всякому?
Тяжесть, давившая на грудь, постепенно превращалась в тупую боль. Ему есть за что ответить. И лучше начать до того, как его переведут на другой уровень. Ниже.
Он заморгал, чтобы получше сфокусировать взгляд на Кэролайн.
– Я смотался.
Кэролайн улыбнулась и положила руку ему на щеку.
– И даже не сказал «до свидания».
Он попытался сглотнуть, но во рту было сухо. И даже хуже, чем сухо. Во рту было липко, и его язык прилипал к небу, так что трудно было произносить слова, да и слов в голове крутилось не так уж много.
– Нечего предложить тебе. Тогда. Сейчас. Всегда.
Сделав ему знак молчать, Кэролайн продолжала нежными движениями убирать волосы со лба Доджа.
Черт побери, он должен заставить эту женщину прислушаться к его словам! Додж потряс головой и только теперь заметил торчащие из носа трубки.
О господи! Каким, должно быть, идиотом он сейчас выглядит! Подняв руку, он вынул трубку из носа. Вернее, попытался, потому что Кэролайн тут же вставила ее обратно. И Додж ничего не мог с этим поделать, потому что у него не хватало сил, чтобы поднять руку второй раз.
Тупая боль становилась сильнее. Додж вдруг вспомнил, как его везли на каталке по коридору и потолочные светильники проносились один за другим перед глазами. А люди, суетившиеся вокруг каталки, говорили громкими, возбужденными голосами. Тот парень с козлиной бородкой действительно уселся ему на грудь и навалился всем весом или это был сон, бред воспаленного мозга?
А эти огромные яркие прожектора действительно горели на потолке операционной? Или это все ему приснилось?
