Стукнул хурук — ритуальный маленький барабанчик, он повел твердый ритм, к нему приплелись заунывные звуки рога, следом взвизгнула флейта. Когда баран наконец свалился, все инструменты смолкли, но это длилось лишь миг.
Тамазрайши волнообразно задвигала бедрами и животом. Движения ее были поначалу заученными: обряд есть обряд, ему должна подчиняться и верховная жрица. Но… кто сказал, что она не может выдумать свой ритуал? Подчинение чему-либо всегда ей претило, и Тамазрайши, как шаловливая девочка, стала двигаться повольней, словно бы проверяя, не вызовут ли ее проказы неодобрительные возгласы в публике. Таковых не последовало, и Тамазрайши позволила себе все. Голая, натертая соком лесных ягод, она черной молнией металась перед богиней, и музыканты едва успевали за ней.
Собравшиеся взирали на нее с обожанием. Нет, далеко не все из них были преданы Кали. Их кумиром была эта девчонка, ибо за ней стояли и сила, и власть. И энергия, заражавшая всех неуемным весельем. Разве мог дать такое им старый раджа? Даже выйдя плясать, он не добился бы результата. А девчонка одним движением бедер зажигала в их жилах огонь.
Сознавая это, плясунья принимала все более чувственные и откровенные позы. Ее омывали волны всеобщего возбуждения, она в них купалась, она их вбирала в себя.
Надутый и важный Судра Гюристар отирался у алтаря. Он тоже покачивался и приплясывал вместе с толпой, но не разделял ее настроений. Для публики Тамазрайши являлась высокочтимой и недоступной рани, а для него она была просто подстилкой. Правда, красивой и весьма притягательной, что тут скрывать, однако ему не нравилось то, что она вытворяла. Ей совершенно не стоило выставлять свои прелести напоказ. Ну ничего, парочка тумаков выбьет из молодой кобылки игривость.
Словно бы заглянув в его мысли, проказница подбежала к нему. В черных глазах полыхала насмешка. Гюристар приосанился и попытался ее ухватить, но она ускользнула и рухнула на колени. Музыка смолкла, толпа застонала, а Тамазрайши, поклонившись богине, на четвереньках вползла на алтарь.
Там она резво вскочила на ноги и принялась бесстыдно гладить себя, теребя свои груди, соски, зазывно ероша черные завитки в области паха.
Вздохи, шепоты, страстные стоны пронеслись над толпой. Многие зрители стали копировать движения жрицы. Вновь застучал хурук, но ритм его уже был не четким, а лихорадочно скачущим, и он все убыстрялся. С ним нарастало и всеобщее возбуждение, глаза собравшихся маслянисто блестели. Похоть, в одно мгновение охватившая всех, подстрекала бесстыдницу к новым безумствам.
Но их запас уже был исчерпан, и Тамазрайши остановилась, обводя пылающими глазами толпу. Розовый язычок облизнул пунцовые губы.
— Судра Гюристар, — спокойно сказала она. Ласково, словно мать, подзывающая дитя. — Подойди-ка сюда. Ты мне нужен.
К чему, к чему, а уж к этому Гюристар был готов. Он ждал этого момента давно, но в душе его вдруг ворохнулось чудовищное подозрение. Даже не разрешив себе призадуматься, Судра вытолкнул из головы глупую мысль. Девчонка без ума от него, тут не будет подвоха. Сейчас он покажет, кто истинный господин высокородной и изнывающей от желания вертихвостки. Твердым шагом бравый усач взошел на алтарь, зная, что на него сейчас устремлены все взгляды.
— Встань на колени, мой командир. Сейчас ты получишь все, что желаешь. — Млея от вожделения, Гюристар молча повиновался. Нагнувшись, Тамазрайши стащила с него куртку и резким движением швырнула ее жрецам. — А теперь приласкай меня. Так, как умеешь лишь ты. — Она уже добралась до рубашки, потом принялась за кушак.
Он мял руками горячие ягодицы, вжимаясь лицом в забрызганный кровью живот. Кушак был отброшен, плиссированные шаровары упали, освобожденный жезл Судры Гюристара вскинулся и задрожал. Толстая раздутая головка его полыхала ярче, чем губы жрицы.
— Вот он каков, мой командир, — с гордостью прокричала она. — А теперь, мой возлюбленный страж, соединимся и принесем жертву Кали. — Пальцы ее, сделавшись твердыми, опрокинули воина на спину. — Я буду сверху, — сказала красавица в ответ на его молчаливый протест. — Сегодня я не женщина, а богиня.
Это еще не дает тебе права так поступать, поморщился Гюристар. Ладно, пусть все идет, как идет, ведь главное совершилось. Сейчас он на виду у всей знати княжества совокупится с той, что стоит выше их. Тем самым она прилюдно признает, что избирает его. А он таким образом сделается ее мужем, ее повелителем, отцом наследника трона. Голова усача пошла кругом. Он расслабился и застонал от наслаждения, когда Тамазрайши, широко раздвигая ноги, примерилась и оседлала его. Такого мощного возбуждения Гюристар еще не испытывал никогда. Опасаясь, что козочка лопнет, он нацелил свой жезл. Хурук коротко бил, подлаживаясь к дыханию пары. Распаленный счастливец рванулся в глубь жаркой плоти — раз, другой, третий — и чуть было не оглох от единодушного многоголосого вопля. Гюристар вскинулся, завертел головой, но не успел разобраться, в чем дело. Страшная боль пронзила его, и он взревел.
Резво вскочив на ноги, Тамазрайши вскинула над головой то, что еще секунду назад являлось предметом гордости обомлевшего от боли и ужаса усача. Кровь текла по ее пальцам, плечам, животу, орошая и без того уже увлажненное лоно.
— Первое приношение! — выкрикнула она, а затем игриво тронула ножкой обрубок, из которого била темная пульсирующая струя.
Толпа среагировала мгновенно. Безумие, давно уже в ней назревавшее, наконец-таки прорвалось. Мужчины, женщины, пожилые и юные, привлекательные и безобразные, кинулись друг на друга, в торопливых соитиях разрешаясь от бремени, истомившего их. Вопли, взрыкивания, взвизги, рыдания слились в единый утробный и непрерывный вой.
Тамазрайши, деловито встав на колени, внимательно вглядывалась в лицо Гюристара. В одной руке ее был зажат кусок окровавленной плоти, в другой посверкивал тонкий нож. Она засмеялась, заметив что-то вроде упрека в побелевших от нестерпимой боли глазах.
— Ну что, мой командир? Где же твои горделивые устремления? Я отвечу — они отданы Кали. Но у тебя имеется еще кое-что.
Удар ножа взрезал лежащему горло. Насладившись предсмертными муками жертвы, Тамазрайши сделала знак жрецам. Те с хлопотливой поспешностью оттащили убитого в сторону, а она брезгливо стряхнула в жаровню сморщенный коричневатый комок. Затем ненасытная жрица обвела взглядом зал и, встретившись с Сен-Жерменом глазами, коротко усмехнулась ему. Помахивая ножом, она вновь принялась оглядывать копошащихся в полумраке людей, выбирая очередную жертву.
Она безумна, в который раз сказал себе Сен-Жермен. И все тут безумцы! Он хитрил с сам с собой, он знал, что это не так.
Безумцы всегда безумны. Здесь же творилось то, что всегда происходит, когда люди дают волю самым мерзостным своим чувствам, разрешая себе находить удовольствие в муках других и возжигая тем самым в потаенных глубинах своего существа огонь извращенного сладострастия. Разнузданность, косность, невежество, скудоумие, алчность и злоба — вот основные причины этой беды, охватывающей порой и огромные государства. Что тут говорить о маленьком княжестве, сделавшемся игрушкой в руках незрелой девицы, еще, вероятно, ребенком терзавшей слуг и рабов… В ногах его что-то отвратительно ухало. Опустив глаза, он увидел троих мужчин, насевших на какую-то женщину; та корчилась, задыхаясь, но насильники, насыщаясь, и не думали дать ей передохнуть. Сен-Жермен на миг смежил веки. Он готовился к смерти, однако происходящее было слишком уж скверным и оскверняло его.
